Вкус невинности

Он уплатил в целом пятьсот франков, но слова Адель, кроме честолюбия, разбудили в его душе и червь сомнения. Траты были велики. Так не вздумает ли она обманывать его с каким-нибудь хлыщом? Если он платит, девчонка должна хранить ему верность, должна быть всегда к его услугам. Поразмыслив, он нашел, наконец, выход. Адель была крайне удивлена, когда Лакруа, которого она считала прижимистым, вдруг стал настаивать на служанке и даже рекомендовал ей какую-то женщину. Уговоры были похожи на приказы, и она согласилась. Служанка явилась, и по каким-то мелким деталям Адель легко поняла, что эта тупая неряшливая особа приставлена к ней для слежки. Приходилось терпеть это, потому что иного выхода не было.

На этом дело не закончилось. Хотя Адель и стала терпеть присутствие женщины, чьими услугами почти не пользовалась, этого было мало. Однажды, вернувшись довольно поздно из магазина с покупками, она обнаружила в квартире этого противного Лакруа, свидание с которым вовсе не было назначено - в такой час он обычно бывал дома, с женой. Она выразила удивление. Он набросился на нее почти с криком.

- Куда вы ходили? Что это за место, где можно задерживаться допоздна? По балам вы ездите, что ли? Я этого не потерплю! Вы должны быть дома, что у вас могут быть за дела? Пока я оплачиваю вас, вы не должны обслуживать никого, никого, ни-ко-го-о!!

Потрясенная, Адель стояла, не возражая ни слова. Она не чувствовала за собой вины, и поэтому тем обиднее показалась ей такая несправедливость. К тому же, впервые она ясно поняла, что это такое - быть содержанкой. Впервые с ней говорили, как с самой обыкновенной шлюхой. А ведь она еще ничего плохого не сделала, даже не взглянула ни на кого! Ярость закипела в ней; она в сердцах швырнула свертки с покупками на пол:

- Я кажется, не давала согласия сидеть дома!

- Ну да! Ты давала согласие только тратить мои деньги! - Он даже тыкал ей, как шлюхе, и в бешенстве наподдал один из свертков ногой. - Что это? Снова шляпы, будь они прокляты! А то, что я сижу здесь и жду тебя, как последний дурак, жду в то время, когда мне нужно домой - это тебя волнует? Я отнюдь не дурак, черт возьми, я это сумею доказать!

Адель молчала, прикусив губу. Лакруа был ей отвратителен, именно в этот миг она до конца поняла, что терпеть его не может. До сих пор, инстинктивно почувствовав в этом мужчине желание владеть ею, как рабыней, она изо всех сил пыталась - полунамеками, туманными фразами - дать ему понять, что может уйти, что на Лакруа свет клином не сошелся. Она пыталась не стать его собственностью, сохранять известное уважение. Но она не уходила, она все терпела, и он, очевидно, сделал вывод, что положение ее безвыходно. После того, как он это понял, он осмелился на прямой скандал, и Адель почувствовала, что теряет ту часть независимости - пусть даже видимой - которую доселе так оберегала. Она не могла управлять этим мужчиной. Он говорил с ней, размахивая кулаками; она больше всего боялась, что он ударит ее, и не возражала. Но внутри у нее вскипела ярость и зашевелилась ненависть, и, когда губы Адель давали обещание больше не возвращаться так поздно, мысленно она решила, просто поклялась себе, что изменит Лакруа при первом же более-менее удобном случае. Он это заслужил.

Пока он, слегка успокоившись, выкладывал ей свои условия (что она всегда должна быть дома, должна ожидать его, а он в свою очередь может приезжать в любой час; что пора уже сократить эти безумные траты - довольно уже шляпок, она ему и так нравится, а для других наряжаться нечего), Адель уяснила только одно: надо все силы напрячь, но не дать ему взять над ней верх. Если Лакруа так дик, груб и необуздан, что она не может справиться с ним лишь силой красоты, надо вообще избавиться от него. Как угодно. У нее теперь есть квартира, есть чек. Надо найти другого покровителя, более цивилизованного, а еще лучше - вообще обойтись без любовников до тех пор, пока не родится ребенок.

Она действительно чувствовала себя неважно, любовь и скандалы очень ее мучили.

- Полагаю, мы теперь все выяснили, - в который раз повторил Лакруа, снова надевая шляпу, и в голосе его все еще звучала угроза. - Не советую считать меня болваном! Я готов разоряться, черт возьми, но я не готов быть рогоносцем и терпеть, пока ты будешь развлекаться с каким-нибудь хлыщом.

Адель, сидя на разоренной постели, совершенно измученная его нотациями и еще более противными вспышками желания, вполголоса произнесла:

- Да ступайте же, наконец! Ваша жена и так будет удивлена, если вы придете так поздно.

Голос ее звучал устало. Лакруа боялся жены, поэтому подозрительно взглянул на Адель и поспешно вышел. Она пробормотала ему вслед проклятие, совершенно искренне желая Лакруа свалиться с лестницы и сломать себе шею. Презрение душило ее. «Ах, Боже мой, - подумала она в отчаянии, - этого драгуна не следует терпеть ни за какие деньги!»