Вкус победы

– Надо иметь хладнокровие, – прокомментировала Мисси, и ее голос лишился мягкости. – Это выше моих сил, и я бы не осмелилась выйти замуж за человека, которого не люблю.

– Для этого совсем не надо смелости, – устало сказала Эллин, вставая с кровати, чтобы убрать одежду. – Дело просто в том, что у меня не хватает смелости и дальше одной идти по жизни, думая о… впрочем, ты знаешь.

– Райфе, – с отвращением прошептала Мисси это имя.

– Мисси, я ужасная дура, – вздохнула Эллин, бросая одежду на пол.

– Нет, – заявила Мисси, неожиданно обняв ее.

Эллин, застигнутая врасплох, позволила ей сделать это. Она почувствовала себя как беззащитный ребенок в нежных объятиях.

– Ты вовсе не дура, – продолжила Мисси, отпустив Эллин, и ее голос стал твердым и сердитым. – Райф был дураком. А ты – жертва. В душе у тебя есть что-то, к чему ты никому не позволишь прикоснуться после того, как тебя бросил Райф. Может быть, Билл со временем… – она замолчала, почувствовав, как догадалась Эллин, что ее слова не принимаются во внимание.

– Ну, – деловито начала Мисси снова. – Он нужен тебе. Если не он, то кто-то другой. Он хороший человек, и я думаю, что у вас все будет хорошо. Если ты не позволишь Райфу встать между вами.

Каждый раз, когда Мисси называла имя Рай-фа, Эллин чувствовала горько-сладкую ранящую боль, как будто его имя было ножом в руках ее подруги.

Глава 6

Они добрались до Чикаго по Тихому океану и там пересели в поезд до Луизвилла. Они провели в пути почти четыре дня с пересадками, и у Эллин было достаточно возможности в прокуренном трясущемся вагоне пожалеть о своем обещании рискнуть и поехать в Луизвилл. Возможности, вероятно, но не намерений: дорога напомнила ей о любви к путешествиям, о возможности видеть новых людей и новые достопримечательности. В последние пять лет окружающий ее мир замкнулся на Рэпид-Сити, а сейчас ей напомнили, что этот мир был достаточно маленьким.

Луизвилл, на реке Огайо, находился в зеленой долине и был похож на прекрасный самоцвет. Наступил уже конец апреля, и его тепло позволило кизилу, азалиям и рододендронам показать все свое царственное великолепие. Даже вид покрывающихся нежной зеленью лесов наполнял застывшее сердце Эллин радостью.

Поезд едва успел остановиться в Луизвилле, как Берт исчез, чтобы нанять извозчика для перевозки их саквояжей. Эллин пожелала ему удачи, думая, что для этого нужно проявить достаточно ловкости, судя по толпе высаживающихся пассажиров. При виде такого количества людей она почувствовала себя очень маленькой и ужасно одинокой. Эллин тут же захотела, чтобы перед ней возникло самодовольное, вызывающее в ней раздражение, лицо Джошуа Мэннерса. Эта мысль и удивила и позабавила ее. Но нет. Он сказал, что не поедет в Луизвилл. Подобравшись, она двинулась сквозь толпу к вагону для скота, где в компании других животных ехал Шейк. Там было не так много народу, и она спокойно стояла и ждала, пока разберут более мелкие породы и подойдет ее очередь на предъявление своего жетона. Наконец грузчики вывели ее шоколадного жеребца. Эллин изумленно смотрела на него.

Поездка отрицательно сказалась на животном. Его огромные глаза, обычно яркие и живые, запали и потеряли блеск. Он уже не лоснился и нетвердо стоял на ногах, как будто недавно родившийся жеребенок. Эллин сердито выскочила вперед и выхватила поводья из рук рабочего.

– Я возьму! – воскликнула она, сунув жетон под нос худому, как скелет, рабочему. – Вы уже довольно навредили, спасибо. Если это образец того, как содержат и ухаживают за животными в компании «Норфолк Энд Вестерн», то пусть об этом узнает президент компании!

Рабочий пришел в замешательство от ее резких слов, и ему ничего не оставалось, как промямлить какие-то извинения и оставить своего подопечного, всеми возможными способами пытаясь смыться. В результате Эллин осталась на платформе одна вместе с тем, что осталось от ее трехлетнего жеребца высотой в десять ладоней[2] и с пакетом провизии в руках.

Ничего не оставалось, как оседлать Шейка и поехать верхом к дороге. Сокрушенно покачав головой при виде своего великолепного жеребца в столь плачевном состоянии, она бросила плащ и закатала рукава своего дорожного костюма. Неудобная одежда стесняла движения, и она долго провозилась, седлая жеребца. Лишь немногие обратили внимание на разыгравшуюся сцену среди оживленной толпы прибывающих пассажиров и носильщиков, спешащих по своим делам. Фактически, ее аудиторией был лишь один зритель лошади.

Хорошо одетый мужчина, ведущий серую в яблоках кобылу рядом с носильщиком, с нескрываемым интересом наблюдал за сценой с безопасного, как он считал, расстояния. С минуту он наблюдал за ней, затем улыбнулся при мысли об очередной встрече с женщиной при столь пикантных обстоятельствах, потом передумал и повернулся в другом направлении.