Вкус победы. 14 дней без глютена для совершенства тела и духа

Через три месяца, в начальном раунде моего первого Открытого чемпионата США, играя против Гаэля Монфиса, я в полном смысле слова рухнул на корт. Я лежал на спине, как выбросившийся на сушу кит, на влажной двадцатисемиградусной жаре, старался глотнуть воздуху и ждал тренера. После четырех крайне неловких тайм-аутов мне удалось выиграть матч, но трибуны кричали мне «бу!», требуя уйти с корта, а мое недомогание стало основной темой для обсуждения на чемпионате. «Может, ему что-нибудь поменять?» – предложил Монфис.

Я пытался. В профессиональном теннисе малейшее изменение квалификации, физического или эмоционального состояния проявляется очень ощутимо. Я тренировался ежедневно. Я работал со штангой и гантелями, ездил на велосипеде или бегал по несколько часов без перерыва практически каждый день. И при этом я оставался не в форме? Чепуха какая-то. Я менял инструкторов в поисках нового режима тренировок. Я менял тренеров, думая, что совершенствование техники освободит меня от моего проклятия. Я прооперировал нос в надежде, что смогу дышать свободнее. Каждое изменение немного помогало: сезон за сезоном я становился чуть-чуть сильнее в технике и лучше в форме. В 2007 году я стал вторым теннисистом, обыгравшим Роджера Федерера и Рафаэля Надаля после их восхождения на теннисный Олимп.

Но всякий раз, делая очередной большой шаг к своей мечте, я чувствовал, как невидимая веревка тянет меня назад. Профессиональный теннис подразумевает непрерывный одиннадцатимесячный сезон, и основа стабильности спортсмена – способность быстро восстанавливаться от одной игры до другой. Я выигрывал один чемпионат и неожиданно падал на следующем; вырывался вперед на знаковом турнире и снова возвращался в середнячки.

Может, проблема крылась не в физическом, а в психологическом состоянии? Я занялся медитацией и йогой, чтобы совладать с эмоциями. Тренировка стала моей навязчивой идеей – по четырнадцать часов ежедневно. Я не занимался ничем иным, сосредоточившись на улучшении психологической и физической формы, и вошел в десятку лучших теннисистов мира.

Но у меня была мечта, и мечтал я быть не просто одним из лучших. Были два лучших в мире теннисиста, Федерер и Надаль, для которых я был не более чем случайной досадной помехой, которая может самоустраниться в любой момент, как только начинаются трудности. Эти парни были элитой, а я болтался где-то на втором плане.

В 2008 году я выиграл мой первый турнир Большого шлема – Открытый чемпионат Австралии. Это был прорыв. Но годом позже, играя с Энни Роддиком, я снова вынужден был сняться с чемпионата. Я отстаиваю свой титул и вдруг снимаюсь с соревнований?! Да что со мной такое? «Судороги, птичий грипп, сибирская язва, атипичная пневмония и насморк с кашлем», – насмехался над моими частыми болячками Роддик. Даже Федерер, всегда спокойный и благородный, пренебрежительно бросил, говоря обо мне с репортерами: «Он просто ходячий анекдот со своими травмами».

В конце 2009 года я даже перенес свой тренировочный лагерь в Абу-Даби, надеясь, что раскаленная жара Персидского залива позволит мне лучше подготовиться к Открытому чемпионату Австралии в Мельбурне. Может, толком акклиматизировавшись, я смогу наконец победить свое недомогание?

Сперва казалось, что я наконец все учел. К 27 января 2010 года я прошел в четвертьфинал чемпионата Австралии, легко справившись с соперниками. По ту сторону сетки в четвертьфинальной игре был Жо-Вилфрид Цонга, десятая ракетка мира. Я тогда считался третьей. За два года до этого я победил Цонга на этом самом корте, когда шел к первой своей победе в турнире на Кубок Большого шлема. Тогда мне был двадцать один год, и сегодня от меня требовалось быть не хуже. Впрочем, нет: лучше.

Цонга – это двести фунтов чистых мышц, один из самых крупных и сильных теннисистов, скорость его подачи – сто сорок миль в час. Когда он переводит массу тела в отбивающий удар, мяч возвращается «тяжелым», то есть с таким сочетанием скорости и верхнего вращения, что едва не выбивает из рук ракетку. А еще Цонга с хорошей скоростью перемещается по корту. В тот день в своей неоново-желтой футболке он казался большим, как солнце, и таким же безжалостным. Первый сет он взял со счетом семь – шесть после изнурительного тай-брейка, в течение которого зрители на трибунах неоднократно вскакивали на ноги.

Затем начала наконец сказываться моя нечеловеческая подготовка: я взял второй сет (семь – шесть) и контролировал игру, гоняя Цонга по задней линии. Ширина теннисного корта для одиночного разряда составляет двадцать семь футов, и я покрывал это расстояние не хуже других.

Третий сет я взял легко: шесть – один. Я его сделал!

И тут это началось снова. Получив в четвертом сете преимущество над Цонга в одно очко, я снова подвергся атаке неведомой силы. Я не мог дышать. Когда Цонга выиграл следующий гейм, к горлу у меня что-то подступило. Я упросил судью дать мне перерыв на туалет, не желая, чтобы соперник видел, что со мной творится.