Вкус свежей малины

— Погоди. Поначалу каждый тянет листок с ролью, чтобы все было по-честному и справедливо. Потом мы рождаемся и забываем про этот листок. Чем зрелей становится человек, тем чаще у него возникает ощущение, что он играет нечто давным-давно предназначенное. Он пытается с этим бороться, пытается изменить предначертание. Старается изо всех сил, буквально на уши встает. Ан ничего не выходит. Нет у него никаких шансов. И если он получил роль неудачника, то неудачником и останется.

— Знаешь что, Малина? Я вот смотрю на этот наш мир и думаю, что автор пьесы был большим пессимистом. Большинство людей играет роли неудачников.

24.07.Я уж точно. Я не сумела склеить Красавца (так и оставшегося незнакомым). Не могу найти работу, а с недавних пор вернулась к кулинарным безумствам. Главным образом количественным, потому что о качестве говорить не приходится. Хлеб, который макаешь в растительное масло, килограмм риса с маслом, кастрюлища картофельных клецок, политых смальцем. Сожрать, запивая пивом, а потом выблевать. Такая вот последовательность. Пожалуй, пора заглянуть к Губке. Вот завтра и схожу. Все сделаю завтра. Да и какой смысл делать что-то сегодня, если заранее известно, что ничего не удастся?

26.07. Послезавтра надо уже съезжать, а мы еще даже не развесили объявления. К тому же позвонила мама. И сразу же закричала:

— Малина? Как хорошо, что я тебя наконец поймала.

— Наконец? Я почти не выхожу из дома.

— И не можешь снять трубку, когда я тебе звоню?

— Но я же сняла.

— Сняла, сняла. Я две недели названиваю, а тебе лень трубку снять! Другие дочери приезжают домой, интересуются, как там старая мать.

— Но ты же не старая, — попробовала я улестить ее.

— Не пытайся увильнуть!

— Мама, я каждую неделю звоню вам.

— Ну ясно. Раз в педелю звонишь, раз в месяц приезжаешь и потому думаешь, что можешь напрочь забыть, да? Так вот я говорю тебе, что не можешь.

— Что забыть? — искренне не поняла я.

— О своем долге по отношению к измученной матери, болезненному брату и старенькой бабушке.

Ой, бабушка здорово бы обиделась.

— Ну, что опять произошло?

— А разве обязательно должно что-нибудь произойти? Разве я не могу позвонить просто так, чтобы напомнить тебе про твою забытую семью, прозябающую в провинции?

— Значит, ничего не произошло?

— Никогда не начинай фразу со «значит». Произошло. Я получила письмо из Германии.

— От отца?

— От его новой жены. На которой он противозаконно женился. Она узнала о моем выступлении на телевидении и пишет, что я несправедлива. Я несправедлива! Ты можешь себе такое вообразить?

Могу. Но я оставила эту мысль при себе. И не стала также касаться вопроса о ее выступлении перед пятью миллионами зрителей, жаждущих дешевого развлечения.

— А почему она так считает?

— Она пишет, что у Эдека сахарный диабет и в этом причина его нелепого поведения. Можешь себе вообразить?

— Если бы она написала, что у него шизофрения, мне было бы легче.

— Ну почему ты всегда такая циничная? Черствая, бездушная!

— Мама, мне трудно сокрушаться по поводу диабета у человека, который в течение пятнадцати лет ни разу не позвонил мне, чтобы поздравить с днем рождения. Я, конечно, сочувствую отцу, но...

— Я не об отце говорю! — прервала она меня. — Ты равнодушна ко мне, к моим страданиям!

— Не понимаю. Что я такого сказала?

— Ничего, и именно в этом все дело! Я рассказываю тебе о своих проблемах, а ты шуточки шутишь.

— Но ты же говорила о диабете отца! — я несколько повысила голос.

— И ты считаешь, что это не проблема? Проблема! Огромная! Стоит мне подумать, что у тебя и Ирека когда-нибудь может начаться диабет... Я спать не могу по ночам. Но ты этого не понимаешь, ты не знаешь, что может чувствовать любящая мать. И никогда знать не будешь. Потому что у тебя вместо сердца камень, полный цинизма, иронии и равнодушия!

В нормальном состоянии я обычно отодвигаю трубку на безопасное расстояние и спокойно жду. Но только не в этот раз. Я не собираюсь становиться мишенью для собственной матери. Я шарахнула аппаратом о стену. И правильно сделала. На кой мне телефон? Зачем телефон одинокой женщине, у которой даже нет денег на его оплату?

* * *

— Замечательно. — Эва развела руками. — Придется переписывать объявления. Мы же в них дали твой номер.

— Можно привезти аппарат от тебя, а по пути заглянем...

— Никуда заглядывать не будем, потому что у нас нет на это денег!

— Даже па маленькую-маленькую?

Маленькая-маленькая — это половина большой и стоит половину, а не две трети. Отпускают только знакомые бармены.

— Даже. Шутки в сторону. За дверью стоит жестокая реальность, и нам придется противостоять ей. Причем на трезвую голову.

— Раз так, я из дома не выйду, — пригрозила я.

— Малина, мне тоже тяжело. — Эва села на краешек дивана и понурила голову.

— Из-за хахаля? Ну конечно. Ты всегда только о хахалях и думаешь!

— Не называй его так! Он никакой не хахаль, он — Томек.

— Ладно, пусть будет так.

— И даже больше, — продолжала она, — он настоящий супер-Томек. А я отказалась от него.

— Надеюсь, ты не скажешь, что из-за гадания?

— Из-за гадания. Я испугалась обещанных слез и измены.