Вкус терна на рассвете

Индус был большим другом страны, в которой гостил сейчас, и поэтому не придавал особенного значения невзрачному виду старика. Поэт желал быть справедливым: в Бомбее бедно одетых гораздо больше. Но помимо этого политичного соображения, умиротворяло поэта и его личное, особенное отношение к ценностям жизни. Смуглолицый красавец, гладко выбритый, молодой, благоухающий, с вьющимися и влажно поблескивающими кудрями — поэт, однако, был приверженцем йоги в одном из аскетических ее направлений. И он мысленно приветствовал своего соседа как возможного брата по убеждению. Но старик никак не желал откликаться на это беззвучное приветствие.

И самая простая человеческая мысль о том, чтобы предложить бедняку помощь, пришла в голову индусу. Но в это время загрохотал гром, словно бы грозно предостерегая, и прокатился, ворча по-львиному, от одного края неба к другому. Раскаты и удары последовали часто, огромный город гудел, гремел, как пустой котел, и поэту почему-то мнилось, что вся эта грозовая музыка сопутствует именно появлению возле него таинственного старика. Столь фантастическая, но мощная по размаху и красоте метафора понравилась поэту, и он улыбнулся. И вдруг неимоверно яркий, огромный, мгновенный свет ослепил его, и в тот же миг город как бы исчез. Минуту, может быть, полминуты спустя поэт вновь увидел бульвар, заливаемый дождем. И совсем невдалеке, всего лишь за мокрым газоном, дымилось поверженное молнией дерево. Толстый столетний ствол его был расщеплен и скручен, раскидистая крона, оторванная и отброшенная титанической силой, валялась в стороне, и ветви упавшей вершины еще раскачивались, как будто корчась от боли. Белые щепки и обломки, словно кости, торчали из ран сраженного дерева. Из трещины расщепленного ствола курился дым.

Хрупкий индус в облегающей зеленой рубахе стоял ни жив ни мертв. Смуглое лицо его побледнело, приняв цвет необожженного глиняного сосуда. Глаза блуждали. Но наконец он осознал, что случилось, ощутил вновь свое существо, приободрился и с жалобной улыбкой на полиловевших губах обернулся к своему соседу. Но, взглянув на него, он совершенно не узнал старика. Грива волос на большой голове его растрепалась и вздыбилась космами. Глаза горели, и торжествующая, красивая, яркая улыбка озарила бородатое лицо. И всего лишь одно слово, не слово, а скорее короткий рык издал он, поглаживая крупной рукою бороду:

— О-го!

И взглянул на заморского гостя. А тот радостно улыбнулся в ответ. Мгновенно, как недавний удар молнии, минуя все преграды времен, пространств и чужеродности, пришло к ним неожиданное человеческое взаимопонимание.

— Мир наш дивен и прекрасен, а мы все его зрители, — сказал старик, многозначительно и весело глядя на индуса.

— Нам говорить надо спасибо, — отвечал, соединив ладони и слегка кланяясь, молодой поэт.

— Вот именно! Возблагодарим суть творящую!

— Мы должны жить для друг друга… Чтобы для добра! — воскликнул индус, глядя на старика повлажневшими от внезапных слез глазами. — Все люди есть братья! И чтобы мир на земле!

— И жизнь вечная пусть царит! — подхватил старик мысль молодого поэта.

Они стояли под карнизом газетного киоска и, радостно глядя друг на друга, смеялись весело, громко, беспечно, как дети. На них удивленно оглядывались прохожие с раскрытыми над головою зонтиками, в сырых плащах… А после индус снова сложил руки и согнулся в глубоком поклоне. Тучный старик тотчас же ответил ему таким же поклоном, старательно и, видимо, с удовольствием соединив мясистые ладони в непривычном для него жесте приветствия и мира.

Они пошли в разные стороны по бульвару, сверкавшему чистыми зеркалами луж, которые надо было обходить кругом. Они оглядывались друг на друга, и поэт издали махал тонкой смуглой рукой, изящно воздев ее над собою, а старик, приостанавливаясь, величественно кивал ему в ответ.

КЛЕТКА С ТЕЛЕВИЗОРОМ

Помню, сидела я на той удобной скамейке в детском парке и смотрела на старую кобылицу-пони, бурую, с белыми пятнами, с мохнатыми ушами и длинной гривой, падающей ей на глаза. К дремлющей лошади подбежал ребенок, мальчик в синем пальто и красной вязаной шапочке — такой яркой, словно спелая ягода земляники в зеленой траве. Мальчик что-то протянул в руке, но дряхлый пони лишь неохотно приподнял голову, вовсе не собираясь брать подачку. Мальчик огорчился и с растерянным видом обернулся к бородатому отцу, который с длинной трубкой в зубах со снисходительным видом приближался к ним…

Был теплый московский октябрь, на редкость тихий и солнечный, сухая листва, желтая и покоробленная, с загнутыми краями, застлала газоны, укрыла подножия деревьев в парке. Теперь вечерняя темнота наступала рано, и я, возвращаясь домой вдоль железной ограды суворовского училища, уже не видела того, что обычно приходилось видеть всю весну и лето.