Вкус терна на рассвете

Охотница попала в одну девятку с женою Вахмистрова, Настей, которую тот не пожалел, хотя у нее был малый ребенок. Лишь пахать послал ее на ближнее поле, чтобы могла она в перерывы бегать домой и кормить младенца грудью. Поле находилось у конторы, из окна председатель мог следить за происходящей работой. За плуг он поставил Охотницу, самую дюжую, и время от времени выбегал из конторы с деревянной меркой в руке, чтобы проверять глубину вспашки. Он знал, что женщины по слабодушию своему пашут мелко, чтобы легче было тащить плуг. Охотница и на самом деле, жалея товарок, сразу же вытягивала лемеха на мель, как только длинноногий председатель уносился с поля. И вот, в очередной раз прибежав и замерив глубину вспашки, Вахмистров подбежал с пеною в углу рта, скрипя зубами, и сильно ткнул в плечо Охотницу.

— Ты, ррыжая! Как тебе приказано было делать? — заорал он. — Сколько рраз я должен говорить? Иль пулю тебе в лоб?!

Вступилась Настя:

— Ты не ори на девку-то, Илья. У нее отец на войне-ти, сама еще в школе могла б учиться…

— Что?! А ты кто такая! — замахнулся Вахмистров на жену.

— А ты уж больно не шуми, Илья! — набросились бабы на председателя, схватили его, сбили с головы фуражку.

И тогда он поднял свою мятую фуражку и, не вымолвив слова, зашагал через поле…

В сенокос выпало Дусе косить и вытаскивать веревками сено из заболоченной речной поймы. На этом участке раньше работало всегда две-три семьи, косить приходилось на тесных кочках, меж которыми хлюпала болотная жижа; но Охотница, узнав, что туда назначена лишь она с матерью, велела той с ее ревматизмом сидеть дома и с работой управилась одна.

Она уже вытянула скошенное сено на бугор, высушила и собрала в копны, когда пришел проверять работу Вахмистров. Он диковато покосился серыми глазами из-под черных бровей и, не сказав ничего, полез на луговину смотреть, чисто ли там подгребено. И, вышагивая, словно журавль, по берегу речки, что едва сочилась среди путаницы ольхи и черемухи, он вдруг провалился правой ногой в трясину сразу по колено. Рука его метнулась к земле, чтобы опереться, но руки этой не было, лишь задергался в пустом рукаве кителя короткий обрубок, мужик неловко завалился на упругую дернину. Он выругался и тут же попытался вскочить, однако нога ушла в трясину еще глубже. Теперь она туго была охвачена по самое бедро, а вторая тоже по колено вонзилась в болотную почву. Положение было беспомощное, выбраться сразу из трясины оказалось невозможно, хотя и была беспредельно уязвлена гордость председателя. Не скоро он ценою осторожных усилий освободился, весь черный от гнева, стыда, грязи; став на колено, долго выуживал из болотной дыры оставшийся там сапог. Поднялся на ноги, одноруко растопырившись с этим сочащимся сапогом, свирепо, исподлобья глянул на подбежавшую девку… и вдруг улыбнулся, осклабив белозубую широкую пасть. Охотница потупилась и хотела уйти, но он бросил перед нею сапог:

— Поди ополосни в реке.

И она, дивясь самой себе, безропотно подняла за ушко тяжелый солдатский кирзач, послушно направилась к воде… Сморщенный и тяжелый, с тупым оцарапанным носком, протертый до дыр на складках с внутренней стороны голенища, сапог этот показался юной Охотнице таким же изуродованным, нахальным, каким представлялся ей председатель в иные минуты. Но, когда она пучком травы отмыла всю грязь и чистая, потемневшая председателева обувка заблестела у нее в руках, Охотница вдруг увидела, что это еще очень крепкая, добротная вещь, несмотря на все трещины и шрамы. Облекая человеческую ногу, сапог постепенно обмялся по ней, стал похожим на что-то живое и теперь каким-то образом намекал о стремительной мужской поступи, о ночных дорогах, на которых в чужбине мучился сейчас и отец.

Ей было тогда семнадцать лет, ни один парень не целовал ее: война началась, когда была она еще совсем юной, недоступной и угрюмой по своей дикой застенчивости. Взрослых парней взяли на фронт, а теперь и сверстников ее позабирали, остались в округе лишь подростки, не доходившие ей до плеча, да появился год назад однорукий председатель, единственный на всю деревню мужик. И вот, неожиданно обернувшись на треск ломаемых веток, она увидела белого, совершенно голого председателя, который осторожно входил в воду, держась за куст. Она вскочила и, отшвырнув сапог, стремглав понеслась через болотистую луговину, цепляясь босыми ногами о кочки, с ходу перемахнула через широкую проточину, едва успев подхватить юбку, с шумом проскочила сквозь кусты и оказалась на просторном изволоке, где стояли собранные ею копны. Спрятавшись за одну из них, Охотница упала на сено, низко нагнув голову и зажимая руками рот, чтобы не расхохотаться.