Вкус ужаса: Коллекция страха. Книга III

Сам Номо направил девятимиллиметровый «ЗИГ-Зауэр» прямо в лоб Санни.

— И кто же тут у нас такой крутой?

Санни уставился на черное дуло.

Все равно жизнь дерьмо, — подумал он.

— Не так уж круто он выглядит, — бросил через плечо О-газм.

Номо сверкнул золотыми зубами, своей гордостью в гетто, и у Санни заболел глаз. Бандит гордился тем, что потратил на свою улыбку столько чужих денег, что любой расист из южноафриканских экспортеров при виде его пасти запел бы «Боже, храни Америку».

— Ну и кто ты у нас такой? — спросил он. — Черный Супермен?

— Нет, — сказал Санни. — Но если ты не пристрелишь меня в ближайшие десять секунд, я отниму у тебя эту пушку и засуну ее тебе в задницу.

— Господи, помоги! — взвыла толстуха за кассой.

Номо покачал головой, словно не веря собственным ушам. Потом моргнул и уставился через плечо Санни на фургон, который затарахтел у обочины.

— Пять секунд, — сказал Санни.

— Да я… — Номо запнулся. Кончик языка вынырнул из золотой пещеры, облизал губы и спрятался обратно. — Да я сейчас…

И Санни бросился на него.

Номо выстрелил, пуля прошла над левым плечом Санни и пробила дыру в витрине банка, запустив сигнализацию. А потом Санни вышиб ствол из его руки.

— Эй! Да ты что, чувак!

Это было последнее, что Номо сказал, потому что в следующий момент подавился кулаком Санни.

— Йо! Йо! Йо! — заклинило О-газма.

Санни схватил Номо за воротник и с разворота повел по кругу. Ствол в руке О-газма беспомощно задергался из стороны в сторону.

— Да стой ты спокойно, урод! — завопил он.

Санни запустил Номо через холл, как олимпиец-дискобол. Номо врезался в О-газма, и оба покатились по полу.

Санни нагнулся за выпавшим пистолетом Номо.

Почувствовав приближение вполне реального шанса огрести еще больше, несостоявшиеся бандиты приняли вызов и поднялись, чтобы продемонстрировать свои таланты. Номо принял классическую киношную стойку кун-фу, О-газм обмочился. Пятнадцать секунд спустя боевая экспозиция напоминала что-то из набросков Пикассо.

Санни выволок их наружу и придал каждому ускорение, оставив на память по отпечатку ботинка сорокового размера на каждой заднице. Номо и О-газм дружно впечатались в «кадиллак» и осели на дорогу кучками дерьма. Миг спустя распахнулась дверца и наружу выбрался Скарп.

— Боже, — фыркнул Санни. — Дерьмово выглядишь.

Скарп выглядел… выжатым, как грейпфрут после встречи с соковыжималкой. Из него, казалось, выдрали все внутренности, оставив пустую оболочку.

Я смотрю на пустую кожуру, — подумал Санни. — Его выдавили досуха.

При виде Скарпа у Санни заныло сердце.

Скарп прищурился на солнце, как крот, только что выбравшийся на поверхность. Потом вытащил темные очки из кармана пафосной полосатой куртки, сделанной под тигровую шкуру.

— Офигеть, — сказал он. — Ты, бро, похоже, неплохо справляешься. Не хочешь поработать?

Санни оскалился. Но потом вспомнил, как ежедневно гнет спину в своей почтовой конуре, окруженный щебечущими сестричками, которые то возятся с ним, как с плюшевым мишкой, то пытаются откусить ему голову, и все это под бессонным надзором супервайзера, Бобби-через-и.

Бобби-через-и был учителем балета, подрабатывавшим на почте до смерти Барышникова. За день до того он пригласил Санни к себе домой на «коктейльную вечеринку с обсуждением перспектив для мальчиков». Санни что-то сильно сомневался в карьере через Бобби и через его «и».

А потом он вспомнил груду счетов, которые отправил в мусорную корзину. И свою машину, коричневый «Форд-Фиеста» с суицидальными наклонностями, вторую неделю скучавшую на штрафной стоянке Рэндольф-стрит.

— Ага, — ответил он. — А что тебе надо?

К пятнадцати годам Томми «Скарп» Рифкин уже сколотил небольшое состояние на черном рынке, приторговывая взрывчаткой. К двадцати одному году подгреб местный рынок крэка-экстази-метамфетамина, умудрившись не перейти дорожку ни одной шишке.

Талантливый развратник — к тому же настолько одержимый всем, что связано с гонками NASCAR, что слово «аутоэротический» приобретало новый смысл — с честью занял место на Стене Дерьмовой Славы Южного Чикаго.

А гнусавый голос Скарпа идеально подходил для описания его логова, состоящего наполовину из трейлерного хлама, наполовину из шика и блеска гетто. Черный кожаный диван стоял между плакатом Малкольма X в рамке и картонной фигурой Дэйла Эрнхардта-младшего.

— Мне нужно, чтобы ты нашел мою девушку и вернул ее, — сказал Рифкин. — За все про все получишь пять кусков наличными.

И начал промокать вспотевший лоб бумажным полотенцем, пока Санни пытался подобрать челюсть со стола.

Пять кусков, — подумал он, пытаясь не пустить слюну.

— Йо, — вспомнил Рифкин. — Ты ж почти стал чемпионом, правда?

Санни напрягся: люди до сих пор узнавали его по три-четыре раза на дню, и это его чертовски достало.

— Ага, — продолжил Рифкин. — Я узнал твой стиль в том банке. Ты был претендентом на титул, бро. Дон Кинг называл твой кросс правой «космическим нокаутом самого Дьявола».

— Это было очень давно, — сказал Санни.