Чем ближе я подходил к человеку с мешком, тем лучше видел, что даже кровь Кэти оставила после себя призрак: там, где раньше был черный гладкий асфальт, тянулись полосы того же голубого цвета. Человек с мешком подбирал что-то в призрачной крови, и в листьях, и дальше по улице. Я присмотрелся и понял, что это маленькие синие кусочки — и не очень маленькие, — разбросанные по улице даже дальше, чем заехал сегодня автобус мистера Спенсера.
— Они слишком быстро открывают такие места, — сказал человек с мешком, продолжая что-то собирать. — Забывают, что другие машины могут подхватить колесами мельчайшие частицы и унести их на шинах очень далеко… А, вот он!
Он поднял что-то вроде осколка синего стекла, но я подошел ближе и увидел, что это осколок черепа. Только синий.
— Да, — ответил он на вопрос, который я еще не задал. — Даже твои кровь и кости тоже оставляют призраков.
— Так этим вы и занимаетесь? Ищете недостающие куски?
Он остановился, улыбнулся мне (улыбка у него была грустная и жуткая) и сказал:
— Ты быстро схватываешь. Я понял, что с тобой будут проблемы, как только ты увидел меня этим утром.
Я попятился.
— Я… никому не скажу. Клянусь.
—
Он нашел еще один кусочек, но я не хотел присматриваться.
— Просто чтобы ты знал, — сказал он, продолжая свою работу. — Кэти почти не чувствовала боли. Я не стану лгать тебе, Томми, один миг боли и давления все-таки был. Вроде того, когда у тебя сильно забит нос, а ты хочешь чихнуть. Пару секунд тебе больно, и ты чувствуешь только, как нарастает давление. Было с тобой такое?
Я кивнул:
— В прошлом году, когда я болел гриппом. Было больно.
— Очень больно?
Я задумался.
— Нет, вроде не очень. Все так, как вы сказали.
— Вот такую боль Кэти и почувствовала — только ее и больше ничего. Все стало ярким, и она выскочила из тела раньше, чем случилось самое худшее. — Он остановился и посмотрел на меня. — Я хочу сказать, что она не страдала. Ты понимаешь?
Я чувствовал, как в горле все сжимается, в носу становится мокро, а глаза начинает жечь. Я не хотел, не хотел плакать.
— Да, сэр, — ответил я. — Это хорошо. Потому что она была очень хорошая. Собиралась идти со мной за конфетами. Она собиралась быть…
А больше я ничего не сказал, потому что слезы взяли свое и меня начало трясти. Я чувствовал себя таким одиноким, таким грустным, таким беспомощным и…
—
— Н-н-но если бы я… Если бы я не…
— Если бы ты что? Увидел, как она забирается в ту кучу и смог предупредить миссис Спенсер, то ничего бы не случилось? А что, если бы ты за минуту до этого ушел в туалет? Винил бы себя за то, что тебе захотелось пописать, а не присматривать за Кэти? А если бы мама позвала тебя в дом? Ты собираешься испортить себе детство постоянными «если бы»? Да, я могу читать твои мысли, но не все, только самые громкие. А сейчас ты думаешь
Я посмотрел на него и перевел дыхание.
— Я уже так по ней соскучился…
— Неудивительно. Она была чудесной девочкой. И нет ничего плохого в том, чтобы скучать по тем, кого любишь.
Я начал было протестовать, но понял, что он прав. Я любил ее, как любил бы родную сестру.
— И она это знала, Томми. Она это знала.
Я вытер нос рукавом, потом утер глаза ладонями.
— А я могу чем-то вам помочь?
— Да, — сказал он, возвращаясь, чтобы развязать свой мешок. Внутри серебристый свет был таким ярким, что я опять удивился, почему он до сих пор никого не разбудил.
— Только те, кто видит меня, могут увидеть призрачный свет, — сказал он. — Перестань ты так волноваться.
Я посмотрел на открытый мешок.
— Вы хотите, чтобы я помог вам собрать кусочки? Или что-то оттуда достал?
Он покачал головой.
— Нет. Но, может, ты хочешь что-то туда положить?
Я уставился на него.
— Но у меня ничего нет.