Вкус заката

В конце декабря две тысячи второго года в Несвиже, где велись реставрационные работы, вспыхнул пожар. Причину возгорания выяснить не удалось, но пламя распространилось очень быстро, так как старинные перекрытия замка были сделаны из деревянного бруса, в заполняющих конструкциях имелась деревянная решетка, и даже колонны в залах состояли из бревен, оплетенных канатами. Да что старое дерево! Пламя было настолько сильным, что от страшного жара прогнулись металлические швеллера потолочных перекрытий! Огонь полностью уничтожил семьсот квадратных метров крыши и чердачных помещений и сильно повредил башню, расположенную в правой стороне дворца. А при тушении пожара серьезно пострадали от воды и стены, и потолки с уникальными росписями, и паркетное покрытие пола.

Гобелен княжны в башне сгорел дотла, и изображенный на нем монах тоже превратился в пепел. Право, задумаешься об эффективности ведьминого проклятия!

Невольно впечатленная, я почти машинально забила в строку поиска словосочетание «легенды Несвижа». Не «легенда», а именно «легенды» – и множественное число оказалось правильной формой.

Помимо страшной сказки о злой колдунье и невинной юной деве, превратившейся не в пепел, а в розовые лепестки, в долгой истории Несвижа имелись и другие более или менее яркие фантазийные вкрапления.

Меня по понятным причинам заинтересовала легенда, хронологически почти совпадающая с той, которую рассказал мне Павел. В ней факты переплелись с вымыслом, точно нити в гобелене, так что отделить правду от выдумки за давностью лет не представлялось возможным.

Я узнала, что наибольший вклад в создание могущества замка внес Николай Христофор Радзивилл Сиротка, который княжил в Несвиже в шестнадцатом веке. Князь Николай Радзивилл много путешествовал и получил прекрасное образование в ведущих европейских державах того времени – Германии, Италии, Австрии и Франции. Его прозвище Сиротка было шутливым и прилипло к юному князю с легкой руки короля Жигимонта Августа. Вроде тот однажды встретил одинокого юношу в коридоре замка и спросил: «А это что за сиротка?»

Однако существовала легенда, объясняющая появление прозвища совершенно иначе. Будто бы старый князь Радзивилл, потерявший единственную дочь, усыновил неизвестного юношу. Обнаженный и беспамятный, тот лежал на берегу реки, которая, верно, и принесла его в Несвиж. Хотя юноша ничего не помнил о себе, своих родных и своем прошлом, он оказался поразительно умен и способен к наукам. Мудрыми речами и глубоким пониманием человеческой души он покорил сердце старого князя, стал его лучшим другом, первым советчиком, а затем и наследником.

Понятно, что поддерживать эту, пусть даже правдивую, версию происхождения прозвища самому князю Сиротке было невыгодно: наверняка у старика Радзивилла было немало кровных родственников, готовых оттеснить в сторонку чужака. Мне же этот мужской вариант сказки о Золушке показался вполне вероятным.

Правдоподобие ему придавало сопоставление с уже известными мне историями Эвы Вишнич, Марины Тарасовой и княжны из Несвижа. К последней легенде предание о князе Сиротке клеилось просто идеально, как вторая серия фильма к первой. Внезапно меня озарило! Я поняла кое-что очень важное.

Этот роковой персонаж, убивающий своей любовью юных девушек, вовсе не был вечным стариком! И убивал он их не случайно и не по злобе. Он буквально отнимал у очередной своей жертвы жизнь, и она умирала дряхлой старухой, а он, наоборот, превращался в юношу!

Так вот откуда у юного Сиротки недетская мудрость и скрытые знания! Он был молод только телом. Старик Радзивилл сделал своим наследником не беспамятного приемыша, а помолодевшего духовника княжны! Разумеется, этот оборотень прекрасно знал, как понравиться князю, с которым был знаком много лет.

За просветлением наступило затмение. Я вдруг оказалась во мраке и не сразу поняла, что на террасе погасили свет. Оказывается, я осталась последним посетителем заведения, на пороге которого уже некоторое время с намеком маячил официант со счетом.

Извинившись и расплатившись, я небрежно затолкала в сумку ноутбук и вышла на улицу.

16

Было три часа ночи. Вот теперь утомленная затянувшимися развлечениями фея Ницца крепко уснула, и стук моих каблуков, усиленный эхом, в каньоне узкой улицы зазвучал пугающе громко.

Я вышла на набережную, спустилась к морю и немного посидела на камнях у воды.

В лунном свете она была похожа на темный шелк, в каждой складочке которого дрожала золотая искорка. Облизанные морем камни у извилистой линии прибоя тоже блестели. Я подобрала у воды необычный голыш – почти круглый, размером с теннисный мяч, он был невзрачного темно-серого цвета, но с удивительно ровными полосами внутреннего вкрапления. Перламутрово-белые зернистые жилы кварца пересекали серый шар четким крестом. Казалось, камень аккуратно, как подарок, перевязали искрящейся серебристой ленточкой.

– Надо же! – подивилась я.