Вкус заката

Владельцам замка было что защищать! Радзивиллы соперничали в богатстве с испанскими королями и русскими царями. Несвижский замок поражал великолепием. Его интерьеры украшали кафельные и фаянсовые печи, мраморные камины, резные дубовые панели, гобелены и кожаные шпалеры. Портретная и картинная галереи замка насчитывали более тысячи полотен, а библиотека – свыше двадцати тысяч томов редких книг, включая почти весь государственный архив Великого Княжества Литовского, написанный на старобелорусском языке. В замке хранились коллекции фарфора и хрусталя, образцы старинного оружия и тонны золотых и серебряных изделий.

Почти все эти сокровища были утеряны после войны одна тысяча восемьсот двенадцатого года. Тогдашний владелец замка проявил недальновидность, выступив на стороне Наполеона, и вынужден был бежать из Несвижа вместе с отступающими французами.

Император Александр Первый передал замок другим хозяевам, но они задержались в Несвиже лишь до момента присоединения Западной Беларуси к СССР.

Затем в истории Несвижа наступил период запустения. Последний радзивилловский фарфор, хрусталь и старинные костюмы передали в театральный реквизит, а мебель просто растащили местные жители. Во время Второй мировой замок оккупировали германские войска. После войны в Несвиже на полвека обосновался колхозный санаторий. Прекрасные стенные росписи закрасили, бесценную изразцовую отделку заменили на современный кафель…

И только в нескольких номерах, предназначенных для культурной элиты, сохранилась историческая обстановка.

Любопытный иностранный журналист, разумеется, не мог не заглянуть в эти помещения. В одном из них вся стена была затянута великолепным старинным гобеленом. Его краски потускнели, а полотно местами сильно истончилось, но изображенные на нем картины средневековой жизни задерживали взгляд надолго.

– Этот гобелен выткала единственная дочь хозяина замка, – с тоскливым завыванием сообщил зарубежному гостю местный гид. – Она ткала его целых десять лет и умерла, едва закончила!

– Надорвалась, бедняжка? – не удержался от ехидного вопроса иностранный журналист.

– О нет! Это трагическая и загадочная история! – Гид сделался еще печальнее. – Рассказывают, что местная ворожея нагадала владельцу замка потерять любимую дочь. Ворожею за это предсказание, конечно, сожгли…

– Конечно! – поддакнул журналист.

– …а юную и прекрасную княжну ради ее безопасности заточили в башне. Она мало кого видела и редко выходила из своей комнаты – всегда в сопровождении старого священника, который был ее духовником и наставником. Скучая, девушка играла на лютне, рисовала и ткала картины из разноцветной пряжи.

– Но однажды! – усмехаясь, подсказал искушенный журналист.

– Однажды весенним вечером княжна гуляла в саду у реки и в тенистом уголке под ивами встретила злобную старуху! – с готовностью продолжил рассказчик. – То была мать сожженной ворожеи, тоже колдунья! Пылая злобой и жаждой мести, она произнесла страшное заклинание, превращающее все живое в прах, и юной княжны не стало. Но она была так хороша и невинна, что рассыпалась не черным пеплом, а нежнейшими розовыми лепестками…

Мысленно гид с удовольствием отметил, что его последние слова напрочь стерли с лица язвительного иностранного журналиста скептическую улыбку.

– Скажите, а что стало со старым священником? – напряженно спросил он.

– С наставником девушки? Он тоже погиб, пытаясь защитить княжну от злой колдуньи. Видимо, добрый пастырь был не так хорош, как его воспитанница, потому что он в цветочные лепестки не превратился. – Тут гид позволил и себе ехидно усмехнуться. – Старый священник просто исчез без следа.

– А колдунья?

– О, старуха вложила в страшное проклятье все свои последние силы и тоже умерла…

Гид сделал эффектную паузу.

– Но она умерла счастливой! На морщинистом лице старой ведьмы, столь страшно отомстившей князю, застыло выражение неземного блаженства!

– А священник? – снова настойчиво повторил журналист. – Его больше никто никогда не видел?

– Ну почему же! – рассказчик торжествующе улыбнулся. – Его потом еще многие видели. Да и мы с вами тоже можем его увидеть. Не во плоти, конечно, потому что колдунья не оставила от бедняги и горсти пепла. Но зато милая княжна заранее позаботилась сохранить для потомков изображение своего доброго наставника – вот он, на ее гобелене, посмотрите в этом углу!

Торопясь в указанный угол, порывистый польский журналист наступил любезному гиду на ногу и даже не потрудился извиниться. Сжимая кулаки и раздувая ноздри, он долго смотрел на лицо монаха в темной рясе…

– Эта девочка, юная дочь князя, была талантливой художницей, – сказал Павел. – Не знаю, как из разноцветных ниточек можно сплести портрет, но лицо священника я видел так ясно и четко, словно это была фотография.

Он шумно выдохнул и потянулся за бутылкой:

– И как бы я хотел, чтобы это действительно была фотография – в медальоне на могильной плите!

– Значит, это снова был он? – сочувственно спросила я, практически не сомневаясь в ответе. – Наш пан Ковальский-Орленко?

– Да!