Вкус запретного плода

В доме было так тихо, что порой у нее в ушах начинало звенеть от тишины. Володя с ней не разговаривал. Он старательно ее избегал. Стоило ей войти в кухню, где он готовил еду себе и ей, он сразу перекрывал газ и выходил. И из гостиной уходил, если ей вдруг хотелось вместе с ним посмотреть телевизор. И из их супружеской спальни.

Точнее, из спальни он давно перебрался. Сразу после того, как узнал о ней, о своей жене, страшную тайну.

Так он сказал, округлив до невозможности свои невыразительные глаза:

— Я не могу больше с тобой спать, Настя, после того, как узнал о тебе это! Узнал твою страшную тайну.

Какой фарс! Какая чушь!

Насте хотелось очень громко и зло рассмеяться ему в лицо.

Можно подумать, он не знал! Или не догадывался!

Чем же тогда объяснялась многолетняя слежка, бесконечные допросы, ловля на несостыковках в ее рассказах? Чем? Его спортивным интересом?

Да знал он все. Даже не догадывался, знал. Просто старательно делал вид, что верит ей. А она старательно делала вид, что верит в то, что он ей верит. И всех все устраивало. Всем было удобно.

Володе — что у него такая красивая, умная жена. С трехкомнатной квартирой почти в самом центре города, доставшейся ей в наследство от знаменитого деда. С полным отсутствием надоедливых родственников.

Ей — что у нее такой терпеливый, покладистый, заботливый муж.

Муж, который не требовал от нее рожать детей, а она их категорически не хотела. Муж, который часами торчал на кухне возле плиты, стирал и гладил ее одежду, убирал в квартире.

Да, у него была мать, сестра и племянницы, и они время от времени пытались что-то советовать ее Вове. Пытались совать нос не в свои дела. Плевать! Ей было плевать.

Во-первых, Вова их почти не слушал.

Во-вторых, ей они ничего не говорили и не упрекали, вежливо улыбаясь при встречах.

В-третьих, жили они все отдельно.

— И так будет всегда, — обрубила она всяческие попытки мужа поселить на ее жилплощади его престарелую мать. — В конце концов, у твоей мамы ты не единственный ребенок. У нее есть дочь и внучки. Пусть позаботятся.

Всех все устраивало. И жили они пускай не всегда счастливо, но тихо и мирно. Вова был подозрителен, прижимист в деньгах, но Настя научилась и эти пороги обходить. У нее выходило.

— Почему ты не выгонишь его? — изумился как-то ее очередной любовник Женя. — Это твоя квартира. Почему?

— Потому, — загадочно улыбалась Настя ему в ответ и легонько щелкала его по носу.

Да потому, что ее непроходящую любовь к приключениям на стороне мало кто терпеть бы стал. Она изменяла Вове почти с первого дня их супружеской жизни, а он догадывался и старательно делал вид, что все хорошо. И она старательно делала такой вид. И все бы у них было хорошо, не вскройся ее обман таким грязным, отвратительным образом.

Мало того, что ее уличили в супружеской измене, сдали ее мужу, испортили романтический выезд, закамуфлированный под служебную командировку, так еще и мужа затаскали на допросы.

Может, он ей этого простить не может? Того, что стал подозреваемым в жестоком убийстве? Он ведь что-то такое говорил. Про людей, которым ему стыдно в глаза смотреть. Она посоветовала ему тогда не делать этого. Не смотреть, в смысле, в глаза людей. Какой в этом прок?

И получила за это пощечину. Довольно болезненную. Но синяка не осталось, и на том спасибо.

Настя докрасила ресницы, пощелкала кончиками пальцев по скулам, чтобы появился нежный румянец, провела нежно-розовой помадой по губам. Убрала все в косметичку. Косметичку — в туалетный столик. И встала. Она приняла решение, хотя было и нелегко.

Она поговорит с Володей. Честно поговорит. Расставит все недостающие знаки препинания. Выведет его на откровенный разговор и заставит, да, заставит ее простить.

— Потому что ты сам виноват, Вова, — закончила она заготовленную речь, стоя посреди кухни, где он привычно хлопотал у плиты.

— Я? — Его узкие плечи приподнялись, замерли и тут же резко опустились на выдохе. — Я виноват в том, что у меня жена шлюха?

— Да.

Она готова была к оскорблениям и поэтому не обиделась. Пусть выговорится. Если ему от этого станет легче, пусть выговорится.

— О как! Ты спишь со всеми подряд, а виноват я?

Володя выключил газ, убрал с горячей горелки сковороду, в которой у него томились куриные ножки. Медленно повернулся к ней.

Настя едва не отшатнулась. Молодец, нашла в себе силы устоять.

Какой же он… какой же он несимпатичный! В хорошем состоянии несимпатичный, теперь же особенно. Щетина на впалых щеках жутко его старила, прибавляя к его сорока восьми годам еще с десяток лет. Покусанные губы растрескались. Глубоко посаженные глаза, кажется, ввалились еще глубже. Морщины, ужас, сколько морщин на лице у ее мужа! И волосы! Ну что за прическа?

— И в чем же я виноват? — Володя шаркающей походкой отошел к столу, оттащил стул, сел. — Не удовлетворяю твои физиологические потребности?

— И это тоже! — фыркнула она, усаживаясь напротив. — Ты же как плохая баба! То устал, то голова у тебя болит, то день не задался. А я молодая. И… И что за внешний вид, Вова? Почему ты вечно так выглядишь?

— Как?