Все встреченные мной достойные мужчины – их можно посчитать по пальцам одной руки – не умели ухаживать, увлекать. А те, которые умели – были самцы, и я сторонилась их. Иногда мне казалось, что наши так называемые отношения могли бы перейти известную грань, если бы они были решительнее… Нет, не могли… только молчаливое взаимопонимание... Нравились, но что-то внутри меня не откликалось, так, чтобы на самом деле и всерьез, так, чтобы позволить себе переступить… Наверное, я подсознательно чувствовала, что так хорошо, как с Андреем мне не будет ни с кем, потому что, вне всякого сомнения, я любила его. А любовь и влюбленность далеко не одно и то же. Нравственные правила, привитые в детстве, были во мне много сильнее желания частично обладать обожаемым мужчиной. «Я никогда не позволю оскорбить его своим признанием. Только тогда я имею право смело и прямо смотреть ему в глаза», – думала я о каждом, в кого влюблялась. Я ценила их за то, что они не претендовали на постельные отношения, за то, что за спиной ничего дурного не говорили. Они, наверное, как и я, нуждались в платоническом обожании.
Я сама кроила свою судьбу на свой лад: выбирала в кого влюбляться, сама добивалась взаимности и никогда не жалела, что не переходила границу дозволенного. В этой связи вспомнилась мне шутка из любимого журнала «Крокодил»: «Добивался победы, а потом не знал, что с ней делать», – рассмеялась Лена искренно и заливисто. – Все проходит. И влюбленности, пусть даже долговременные, тоже проходили, оставляя то грустный, то радостный след, то разочарование и пустоту. Всякое случалось. На то и жизнь, на то и ее разнообразие…
Одна мысль не давала мне покоя: почему я не представляла обожаемых мужчин в своей постели? Любовь к Андрею, романтичность, порядочность или еще что-то… из юности? Помнится, отпустила меня бабушка на речку выкупаться после сенокоса. Быстренько занырнула. Лежу, блаженствую, глаза прикрыла, греюсь на раскаленном песке. Мужчины рядом о чем-то спорят с женщинами. Мечтательно поднимаю глаза в небо, а взгляд уперся в голого мужчину… Черный, волосатый, ужасный, противный. Передернуло от страха. Вскочила, помчалась сломя голову… Тринадцать мне тогда было.
Еще один жуткий случай был. Возвращалась я часов в десять вечера из кинотеатра. Уже темнело. Я отстала от класса. Шнурок на ботинке развязался, да еще и порвался. Поднимаюсь с корточек – огромный вдребезину пьяный мужик передо мной в приспущенных брюках. Что-то мямлит, чего-то просит. Я отступаю, он меня к забору притискивает. Не сразу дошло, чего ему надо. Вдруг жутко тошнотворно сделалось. Выскользнула, в ужасе рванула от него. Он, матерясь, за мной. Я пришпорила. Думаю, если догонит, убью гада к чертовой матери чем ни попадя… Вот и одноклассники. Долго еще трясло от отвращения...
Может, где-то в глубине подкорки засели тормозящие, раздражающие, стойкие отрицательные ассоциации. Меня отпугивало неведомое или неэстетическое?.. Не каждому дано уметь красиво преподнести свои чувства… вознести отношения на такую высоту, чтобы они стали чем-то священным, чтобы смогли подняться над пошлостью, над…
Лена замолкла, не договорив. Потом раздумчиво возобновила рассказ.
– …Нет, все это не то. Причина, скорее всего, в раннем детдомовском детстве. Нас обзывали подкидышами, говорили гадости о наших родителях. Вот тогда-то и зародилось в моем сознании четкое однозначное протестное отношение ко всем мужчинам, кроме одного-единственного, которого полюблю. Именно тогда выстроился и закрепился в моем сознании, а может, и в подсознании, страх показаться непорядочной, распущенной, он заблокировал физиологический интерес к мужчинам и ко всему пошлому, что с ними связано.
Я никогда никому не рассказывала о своей неподотчетной стороне жизни, прежде всего, чтобы не взращивать сплетен, способных повредить предмету моего обожания, и бумаге не доверяла свои тайные чувства. И что самое интересное, влюбляясь, никогда не чувствовала даже смутной тревоги, разрушения своего привычного уклада жизни. Видно, подсознательно понимала: платоническая любовь – это все, что мне необходимо, и все, что я способна себе позволить с женатым мужчиной. Они – мое лекарство от одиночества души. Пожалуй, можно сказать, что я любила свои мечты, а не объекты своего обожания. Реальная жизнь слишком суетная, а тайная – прекрасная, неисчерпаемая, приносящая только блаженство, превращающая черно-белую жизнь в расцвеченную. Думаешь, мои влюбленности – мои заблуждения?