Вкус жизни

– Священники к скромности и простоте призывают, а сами в золоте стоят. Поражает парадная роскошь обрядов и церемоний, а богатство церкви противоречит Святому Писанию. Понимаю, светским начальникам тоже нехилые здания строили. У каждого свои символы величия и власти. А может, людей в церковь влечет еще и красота? И этот атрибут необходим? Отметать эту версию было бы с моей стороны нерационально. Но религиозные обряды не стоят моего внимания. Если только в культурно-познавательном плане, – будто для себя рассуждает Аня. – …Когда моя детдомовская подружка в семнадцать лет умерла от рака, послали меня в церковь купить свечей и всякие религиозные похоронные атрибуты. Захожу. Все сияет от золота, ветки зеленые кругом – на Троицу дело было, – батюшка красивым голосом молитвы поет. Душа затрепетала. И вдруг второй священник, тот, что заупокойные записки собирал, как гаркнет на всю церковь! Я аж присела от неожиданности. Это он так осадил шебуршавшую старушку, которой никак не удавалось пробиться к нему сквозь толпу. Я поскорее купила все, что требовалось, и бегом оттуда. После никаким калачом меня туда не могли зазвать. Не нужна мне их красота, если она без доброты и снисходительного отношения к человеку… Что уж там о каком-то разрыве метафизики рассуждать… все тривиально и бытово…

Аня заметила, что Лиля кивает ей и впопад, и невпопад, как бы все время соглашаясь с нею. Это ее возмутило, и она с новой энергией принялась за критику.

– …Когда я серьезно заболела, подруга уговорила меня причаститься и окреститься перед операцией. Телефон дала знакомого священника и так его нахваливала: мол, умница, высокой души человек, ну прямо святой. Я так растрогалась, что через подругу передала ему самую дорогую для меня вещицу. Все детство оберегала ее от чужих «грязных» рук. Звоню, объясняю, что очень больна. Не дослушал, прервал, мол, некогда мне. У меня внутри вроде как что-то осело. И о реликвии не вспомнил, не поблагодарил. Видно, слова красивые умел говорить, а души, чтобы помочь больному, не хватило. И ты после этого осмелишься утверждать, что они лучше нас и порядочней?

– Охлади свой воинственный пыл. Не стоит тот человек твоего негодования. Не все священники безгрешны. Они, как и мы с тобой, обыкновенные люди.

– К другому попу повела меня подруга. Я подумала, пойду, может, беседа с ним во благо окажется. Хотя, конечно, к вероятности чего-то подобного я всегда относилась неоднозначно. А тот как коршун на меня набросился. Не простил моей неосторожной наивной прямолинейности. Я созналась, что никак не могу простить жестокости… Я, глупая, к нему с открытой душой… сочувствия, поддержки захотела. Стояла перед ним с вытянутым, озадаченным лицом, и мои грешные мысли о нем не могла заслонить спасительная молитва. Из головы не шло раскаяние. К кому пришла за помощью, за добром? Где же его понимание, всепрощение, которое ему по сану, по должности положено? Ахинею нес. Кричал так, как если бы я затронула что-то его личное, больное, как если бы не я, а он был страдалец в этой ситуации. И кто же из нас двоих был несчастнее?.. Так я и не испытала облегчения. Только досаду… Если верить Библии, Христос тоже бывал гневлив и резок. Он тоже грешен? Прости, Господи… Подружка все видела и всю обратную дорогу молчала. Она больше никуда меня не водила.

– Все это частные примеры. Не обобщай, не строй из них систему. Не путай религию и служителей.

– И все же решилась я принять обряд крещения. В тяжелые пограничные моменты человеку трудно полагаться на свои силы. Вот и влечет его к чему-то более сильному, высокому, чистому, пусть даже невероятно сказочному… Настроилась. Пошла в собор.

Целый месяц священник мариновал меня. Все откладывал и откладывал процедуру. Оказывается, хотел сразу двоих окрестить. Пришли мы. Купили у монашек полотенца. Те предупредили, чтобы мы их потом, после обряда, всю жизнь хранили.

Священник явился помятый, неухоженный. Борода клочьями, под мышками на рясе потные круги. Злой какой-то, торопливый. Накричал на парня за то, что тот по-старославянски не умеет читать. Я-то догадалась, что священник может заставить повторять за ним молитву, и пока ждала приема, старательно разбирала письмена на стенах церкви.

Потом священник стал грубо заставлять меня тут же при нем и молодом человеке снимать гамаши и колготки, упрекая в том, что я надела семь одежек… Так ведь зима была. И те же монашки могли бы разъяснить, как надо приготовиться. В общем, у парня растерянный, даже испуганный вид, я стою как оплеванная. Чуть ли не бегом проволок нас священник вокруг чаши-купели, окунул наши крестики в святую воду, утерся нашими полотенцами, бросил их в дальний угол помещения и вытолкал нас вон… До обидного нелепо и пошло выглядело все происходившее. Долго было на душе тоскливо. Не так я представляла свое посвящение Богу… Вот тебе и хлеб наш насущный, духовный… До сих пор бередит память. Обидно, что ни один из девяти священников, встретившихся на моем жизненном пути, не оправдал моих надежд. Каждый свою копну молотил… Невезучая я.