Владения доктора Гальванеску

- Я говорю о том, что культура и цивилизация - это не призрак и не фетиш. Какое же имеете вы право отнимать у человека жизнь во имя вашей идеи без его согласия на это? Вы забываете, что свои достижения хотите дать людям же, а не бросить их в безвоздушное пространство. Ненормально, ложно и ненужно развитие техники, если оно не идет на пользу человеку. Человек прежде всего! Жизнь - прежде всего! Культура для человечества. А не человечество для какого-то фетиша.

Сумасшедший профессор весело захохотал.

- Неужели вы полагаете, что я столь наивен? Какая блаженная недогадливость. Что же вы думаете - я превращу всех людей в машины и автоматы, а сам буду разгуливать между ними полновластным королем? Да я умру со скуки. Коллега! Есть же нормы распределения человеческого труда, есть же нормы социальных взаимоотношений в мировом производственном процессе. Для того чтобы обеспечить все необходимое, совсем не требуется всему человечеству изнурять себя на работе. Достаточно, если трудиться будет какая-то часть человечества. Она обеспечит все необходимое для остальных. Вы же слышали, наверное, о пролетариате и буржуазии? По моему проекту механизируется только этот, так называемый пролетариат, то есть рабочая, двигательная сила культуры. Мы с вами, то есть - извините - я и не собираюсь механизироваться. Я и мне подобные будем жить полной жизнью, со всеми чувствами и разнообразными природными рефлексами, а вы обеспечите нам для этого все средства. И никаких волнений, никаких революций! Разве машина способна на революцию?

Гальванеску долго смеялся. Замечания Сахно совсем его развеселили. Он весело и проворно бегал по комнате, собирая свои приспособления, и даже мурлыкал себе под нос какие-то песенки. Сахно понуро молчала. Наконец она заговорила снова.

- Да,- откликнулась она еще,- вы - жестокий, злой и умный враг. Вы верный пес своих хозяев. Однако в ослеплении своим изобретением вы очень наивны. Вы думаете, многомиллионный пролетариат будет ждать, пока вы выхолостите его, пока вы не наделаете из него дурацкие автоматические куклы? Вы думаете - провокациями, ложью и поддержкой вашей жандармерии вы долго будете жить? Вы думаете - у тех глупых и затравленных селян с окрестных земель, что дрожат перед вашей особой, не кончится когда-нибудь терпение? Вы думаете - они не придут к вам и не пустят красного петуха? Старый, запуганный Ионеску уже отважился и пришел! Они придут все! Пустят дымом ваши химеры, завладеют вашим имением, а вас... просто повесят вас на шпиле вашего дворца.

- Хватит! - оскалившись, зло крикнул Гальванеску.- Хватит! Вы слишком разговорились!

- Дурак и верхогляд! Куцый гений! Ты исправно готовишься к своим похоронам! Твоя "наука" издохнет на гильотине.

- Хватит!

- Ты превратишь сейчас меня в глупую куклу - ты теперь сильнее. Ты превратишь, может, сотни и тысячи, однако миллионы раздавят тебя!

Сахно замолкла и откинулась навзничь. Она обессилела.

Жизнь уже покидала ее. Только глаза еще горели последним желанием жизни и с непримиримой ненавистью жгли врага. Глаза Гальванеску отвечали тем же...

Торопливыми шагами отошел Гальванеску в противоположный угол комнаты. Он открыл стеклянный шкаф и звякнул ворохом блестящих хирургических инструментов. Он взял с полки несколько - ланцетов, пинцетов и щипчиков. Отдельно положил он длинный и тонкий, полый в средине стилет. Потом развернул анестезионную маску и достал банку с хлороформом.

Сахно не видела, скорее - чувствовала это все. Дурманящее бессилие овладело всем ее естеством. Теряя сознание, она только шевелила кончиками пальцев, и рука ее бессознательно мяла сигарные окурки в тяжелой стеклянной пепельнице на столике рядом.

Гальванеску окончил свои приготовления. Он подошел снова к Сахно и затянул ремни на ее ногах, крепко прижав ее к столу. Потом взялся за руки...

В ту минуту, как Гальванеску склонился над левой рукой Сахно и набросил крепкую затяжку, ее правая рука судорожно метнулась, взлетела и вмиг упала налево. Тяжелой, литого стекла пепельницей Сахно попала Гальванеску в темяНужно было торопиться. Удар был несильный, контуженный мог быстро очнуться.

Сняв ремень с левой руки и разрезав затяжки на ногах, Сахно осторожно встала на ноги. Дурнота сковывала ее движения. От чрезмерной слабости темнело в глазах и подгибались колени.

Едва не теряя сознание на каждом шагу, добралась она к хирургичсскому столику. Там взяла шприц и ампулу того лекарства, животворную силу которого уже почувствовала на себе. Впрыснув наркотик, Сахно присела передохнуть. Потом повернулась к Гальванеску.

Голова его была разбита. Из большой рассеченной раны текла кровь. Желтоватая бледность лица свидетельствовала о глубоком обмороке.

Не мешкая, связала Сахно ему руки и ноги, как могла крепко.

Из кармана вынула револьвер и положила в сторону. Рану на голове промыла и забинтовала. Потом, совершенно изнеможденная, навзничь простерлась на операционном столе. Глаза ее в ту же минуту сомкнулись, тяжелый сон сморил обессиленное и измученное тело...