- Будь ты проклят! - проскрипело затем нечто вроде голоса из ствола.
- Ты - разумный? - удивился я. - Извини, пожалуйста.
- Я потратил на отращивание этой ветви чертову уйму времени. Хочешь ее сжечь?
- Нет, - ответил я. - Я хотел обзавестись посохом. Мне предстоит долгий путь, и все пешком.
- Через эту долину?
- Абсолютно верно.
- Подойди-ка поближе, чтобы я получше тебя ощутил. Есть в тебе какое-то такое сияние.
Я шагнул вперед.
- Оберон! - воскликнуло дерево. - Мне знаком этот Камень.
- Нет, - покачал я головой, - не Оберон. Я всего лишь его сын. Ну а Камень - да, он при мне. Необходимая для моей миссии принадлежность.
- Тогда бери часть меня, а вместе с ней - и мое благословение. Не раз и не два давал я твоему отцу сень и укрытие. Это же он меня, собственно, и посадил.
- Неужели? Чего только мой папаша в жизни своей не вытворял, но никогда не видел, чтобы он сажал деревья.
- Я - не просто дерево. Он посадил меня здесь, чтобы отметить рубеж.
- Какой рубеж?
- Я - предел Порядка. Или Хаоса, это уж с какой стороны посмотреть. Я отмечаю границу - за мной действуют совсем другие законы.
- Какие законы?
- Кто знает? Не я, это уж точно. Я - лишь произрастающая башня мыслящей древесины. Но этот посох, мой сук, может сослужить тебе добруюслужбу. Высаженный в почву, он способен чудесным образом расцвести в любой стране и в любых климатических условиях. А может в общем-то и не расцвести. Кто знает? Но ты, сын Оберона, ступай с ним в то место, куда лежит твой путь. Я чувствую приближение грозы. Прощай.
- Прощай, - сказал я. - Спасибо.
Я повернул и продолжил спуск. По мере того как туман сгущался, красноватый его оттенок бледнел, а затем и вовсе исчез. Я скептически покачал головой, вспоминая говорящее дерево, однако посох и вправду сослужил мне добрую службу, особенно на ближайшем участке: тропа была на редкость неровная и каменистая, а видимость - почти нулевая.
Затем немного прояснилось. Скалы, стоячий пруд, какие-то маленькие корявые деревья, сверху донизу облепленные мхом, запах гнили и запустения… Я поспешил дальше.
С вершины одного из деревьев на меня косилась черная птица. Она лениво взмахнула крыльями и полетела прямо ко мне. Недавние события заставляли меня относиться к птицам с некоторой настороженностью; мало удивительного, что я робко попятился, когда она стала кружить над моей головой. Но все завершилось благополучно - птица опустилась на тропу передо мной и начала критически изучать меня левым глазом.
- Да, - объявила она свое решение. - Ты - тот самый.
- Который «тот самый»? - поинтересовался я.
- Тот самый, кого я буду сопровождать. Ты ведь не возражаешь, чтобы за тобой следовал зловещий ворон, предвестник несчастий, верно, Корвин?
Пташка весело хихикнула и сплясала нечто вроде джиги.
- А если бы и возражал - как я могу тебе помешать? Да, кстати, откуда ты знаешь мое имя?
- Я жду тебя, Корвин, с начала времен.
- Ну и как, не соскучился?
- Не так уж это и долго, в этом-то месте. Время есть то, что ты с ним делаешь.
Я двинулся дальше и миновал ворона, не останавливаясь и не оглядываясь. Секунду спустя он обогнал меня и опустился на камень, чуть правее тропы.
- Меня звать Хуги[6]
, - представился он. - А ты, смотрю, прихватил с собой обломок старика Игга[7].- Игга?
- Этот старый надутый пень, который стоит у входа в долину и никому не разрешает посидеть на своих ветках. Вот уж, наверное, взвыл он, когда ты оттяпал у него кусок.
Звонкий, мелодичный смех Хуги абсолютно не вязался с его мрачной внешностью.
- Он весьма достойно смирился с утратой.
- Это он умеет!.. Да и что ему оставалось? Ну и какой тебе, спрашивается, с этой штуки толк?
- А вот такой! - Я замахнулся на разговорчивого пернатого.
Он испуганно перепорхнул на пару метров.
- Эй, ты что! Так не шутят!
Я расхохотался:
- А я думал - шутят.
И пошел дальше.
Долгое время я пробирался по какой-то болотистой местности. Иногда случайный порыв ветра от-носил туман в сторону; тогда я спешил, чтобы пройти побольше, пока просвет не затянулся. Порой до меня доносились обрывки музыки - медленной и торжественной, исполняемой на каких-то струнных инструментах. Я пытался определить, откуда раздается эта музыка, но не мог.
Вот так и хлюпал я по этой болотине, пока не услышал слева окрик:
- Чужестранец! Остановись и воззри на меня!
Я опасливо остановился. Воззришь тут, когда сквозь эту мерзость ничего не видно.
- Привет, - сказал я. - Где ты там?
В этот момент туман разошелся, и я разглядел огромную голову. Тело, которому принадлежала эта голова, - тоже, надо думать, огромное - по плечи ушло в трясину. Кожа на лысой, как колено, башке была молочно-белая и бугристая - нечто вроде грубо обработанного мрамора. Глаза располагались точно на уровне моих; по контрасту с мертвенной белизной лица они казались черными, как уголь.
- Ясно, - сказал я. - Ты тут немного влип. Руки-то высвободить можешь?
- Если сделаю могучее усилие.
- Ладно, давай-ка поищем что-нибудь твердое и надежное, чтобы ты мог ухватиться. Руки у тебя, наверное, длинные, так что дотянешься далеко.
- В этом нет необходимости.