Владения

Они уже готовы были рассердиться, но что-то все же удержало их, наверное, подумали, что, раз уж начали так достойно игру, надо столь же достойно ее закончить.

— Больше не вернешься? — спросил один.

— Нет, — сказал он, покачал головой и положил петушка на прилавок.

Первый продавец снова нагнулся, достал из-под прилавка белый фитиль и отдал ему, а когда Душан ушел, заметил возвращенного петушка и пожалел, что мальчик оставил его, но выйти и догнать Душана было уже лень.

Всю дорогу в тупике Душан разглядывал фитиль, пытаясь понять, отчего в нем появляется свет, делая все вокруг загадочным, а войдя во двор, спрятал фитиль.

Во дворе глянули на него сердитые лица, он поежился, словно пойманный на недозволенном, но, увидев возле ниши расколотый кувшин, успокоился, поняв, что между взрослыми произошла ссора из-за разбитого кувшина и что сердятся они не за его уход и столь долгое отсутствие, когда бегал он на запрещенную улицу.

Никто не думал о нем, и когда он мылся перед сном, и когда зашел в комнату, чтобы лечь и помечтать немного о завтрашнем дне, когда все станут с утра дарить бабушке подарки…

Бабушка прошла мимо него в смежную комнату и больше не выходила оттуда, сколько он ни ждал, напрягая слух.

— Господи, наклони ухо свое, — услышал он потом ее шепот, — ты видишь, я намучилась, со мной поссорились, разбила я кувшин, платок не так выкроила, хотела прогнать кошку, а на крыше нашла его расколотую черепашку, обманула мальчика с монетами и еще с монтером переругалась… — Говорила она так, словно слушатель, от которого ждала она участия, стоял, наклонив ухо, и внимал.

Он хотел еще что-нибудь услышать из того, чего он не знал и что произошло в доме в его отсутствие, но бабушка молчала, и тогда он вдруг почему-то решил, что, должно быть, она умерла, рассказав всю тайну своей жизни, как будто нарочно ждала этого часа, чтобы выговориться, убежденная, что после этого словесного освобождения она уснет навсегда.

Тихо открыл он дверь смежной комнаты и, нарушив запрет, вошел туда в страхе и беспокойстве, без того удивления, которое приходило в его душу всякий раз, когда открывал он что-то, что было от него закрыто до сих пор дымкой тайны. Просто на удивление не хватило времени, и он наклонился над лицом бабушки, а потом еще и ладонью проверил и почувствовал слабое влажное дыхание бабушки, положил возле ее подушки фитиль и, довольный своей ловкостью и незаметным коротким пребыванием в комнате, вышел.

Он понял теперь, почему бабушка осталась здесь ночевать — она сменила себе комнату, чтобы прожить следующие десять лет, ведь говорила же она недавно, что никто и представить себе не может, как надоели ей стены ее комнаты, смотреть на них не может без ненависти — ни тепла в них, ни прохлады, словно неживые они, отвергают ее, не утешают, не украшают существования — и что ждет она свои семьдесят, чтобы перебраться в другую комнату, которая будет согревать ее и успокаивать новые десять лет. И такой комнатой для нее стала эта, смежная.

Наверное, так заведено — не показывают новой комнаты другим, чтобы она не привыкла к другому, запрещают смотреть на ее стены, дышать ее воздухом до тех пор, пока не переселится туда истинный ее хозяин, — поэтому и не разрешали Душану заглядывать в темную смежную комнату.

Довольный тем, что теперь он понял эту простую житейскую мудрость и что купил фитиль и почувствовал сейчас живое дыхание бабушки, и успокоенный мыслью, что будет жить она еще следующие десять лет до нового переселения, он стал засыпать тихо, без частых вздрагиваний и ночных страхов, ибо все дни, которые он был на этом свете, казались ему теперь ничем не омраченной идиллией…

1974 г.

РАССКАЗЫ

ЗА ЧЕСТЬ ЭМИРАТА

Молла-бек нанялся разгружать клетки со львами для кочевого цирка из Самары. Тянул за собой на веревке все это мрачное хозяйство, боясь, что хмельной лев… Аллах праведный, врагам своим не желает Молла!

Но однажды остановился Молла, посмотрел льву в глаза и удивился.

Робкий и стыдливый, сидел хищник в углу клетки, прижав к тощему телу хвост, и с грустью наблюдал, как суетится Молла.

— Вай! Вай! — зашептал Молла от жалости. — Ведь природа сотворила тебя, брат, для устрашения и мужества, а ты уподобился домашней скотине…

И еще Молла шепнул льву, вступая с ним в заговор:

— Вижу, что ты фальшивый, брат. Самый обыкновенный ты осел, которого обшили внушительного цвета шкурой…

Но тут Моллу вызвал директор и, протянув небольшой ящик, приказал:

— Отнеси, да поосторожнее — главных кормильцев наших!

Какие-то симпатичные существа жалобно стонали в ящике.

Молла не стал дразнить свое любопытство, сел и открыл ящик.

Выскочили на свет два пуделя и смешно затявкали, наступая на своего спасителя.

Спаситель же, никогда ранее не видавший подобных зверьков, засмущался и сказал на всякий случай:

— Здравствуйте… Рад видеть вас в Бухаре…

Но пудели продолжали тявкать, будучи воспитанными в невежливости.

— Ах, как нехорошо! — послышался голос. И выбежала откуда-то маленькая женщина с обручем в руках, в ярких шароварах.