Владигор. Князь-призрак

Такими цепами представлялось Владигору время, смывающее бредовую муть беспорядочных и, казалось бы, бессмысленных мелочей и оставляющее на дне лотка-памяти драгоценные крупицы истины. Князь тогда исподволь завел об этом речь и, к своей великой радости, обнаружил в Десняке не только внимательного слушателя — пес тоже может слушать человека часами, — но и знатока-книгочея, то соглашающегося с высказанным мнением, то, напротив, оспаривающего его при помощи мудрых заключений, как собственных, так и вычитанных у древних мыслителей. Когда же Владигор прямо спросил его о таинственном черном порошке, напомнив историю с кобылой, взор Десняка мгновенно остекленел, лицо окаменело, из морщин на лбу проступили крупные капли пота.

— Какой еще порошок? Какая кобыла? — пробормотал он, старательно уводя глаза от пристального взгляда князя.

Владигор не стал уточнять своего вопроса и, сделав вид, что задал его как бы между прочим, вновь вернулся к пространным рассуждениям о бренности жизни. Но Десняк насторожился, стал отвечать коротко, и больше чужими, заученными словами, дабы держать мозг в постоянной готовности сочинить какую-нибудь нелепицу, — так на переходе всадник ведет в поводу свежего оседланного коня, перескакивая на него при виде вражеского разъезда.

Владигор не стал запутывать старика хитроумными вопросами, полагая, что тот в конце концов сам — отчасти по доброй воле, отчасти по сходству интересов — приподнимет перед ним завесу тайны, окружающую его причудливо построенный терем.

Но судьба распорядилась иначе: власть в Синегорье сменилась, и вот теперь князь тайно, через невидимый глаз, открывшийся между бровями подосланного к нему соглядатая, наблюдал за Циллой и Десняком, сидевшими по сторонам раскинутой на полу шкуры коркодела. В глазницах бугристого коркодельского черепа, плотно вымощенного тусклыми пластинками, светились ограненные рубины, а звериные челюсти с четырех сторон скалились на драную волчью шапку, лежащую в центре чешуйчатой шкуры.

Цилла и Десняк сидели на полу по разные стороны расстеленной шкуры и, прикрыв глаза, что-то невнятно бормотали. Владигор попытался вникнуть в суть этого бормотания, но уловил лишь отдельные звуки, из которых его мозг так и не смог сложить ни единого понятного слова. Впрочем, и без этого было ясно, что сидящие встречаются не первый раз и что их связывают некие тайные, тщательно скрываемые от любопытных глаз отношения. Здесь не было госпожи и пусть влиятельного и богатого, но все же подданного, раба, жизнь и пожитки которого были в полной власти этой смуглой чернобровой дивы, чьи тонкие породистые лодыжки, запястья, пальцы на руках и ногах были сплошь унизаны драгоценными браслетами и перстнями. Все тело Циллы, кроме разрисованного причудливыми узорами лица с жадно трепещущими ноздрями, было покрыто раскидистым белым плащом, густо испещренным угловатыми черными значками, приглядевшись к которым Владигор различил очертания человеческих фигурок, поставленных в самые разнообразные, почти невообразимые позы.

Черный крап на плаще Десняка был еще гуще и при каждом движении чернокнижника шевелился и вздрагивал так, словно человечки пускались в пляс, замиравший вместе с опадающими до широко разведенных колен складками. Но несмотря на почти полную неподвижность мудреца, лицо его лоснилось от пота, а тонкие губы, в перерывах между бормотаниями, кривились от страшного напряжения. Оба были так погружены в свое таинственное дело, что даже не обернулись на соглядатая, тихо прикрывшего за собой дверь и вставшего у притолоки.

— Врешь ты все, — вдруг отчетливо произнесла Цилла, вскинув густые ресницы и упершись в Десняка злым сверкающим взглядом. — Думаешь, если ты тем трем дуракам головы морочил, так и со мной этот номер пройдет? Не выйдет!

— Тише! Тише, госпожа! — заискивающе прошептал Десняк, не поднимая тонких дрожащих век и простирая сухую ладонь над коркоделовой шкурой. — Он где-то здесь! Здесь, я чувствую!..

Старик потянул ноздрями воздух, а затем резко повернулся и ткнул пальцем в стоящего у двери соглядатая.

— Вот он! Я ж говорил: придет как миленький, никуда не денется! — дрожащим голосом пробормотал Десняк, приглядываясь к темной, прислонившейся к двери фигурке. Его пронзительный взгляд уперся в невидимый глаз Владигора, и князю на миг стало не по себе: ему почудилось, что старик проник в его тайновидение и вот-вот узрит и его самого, сидящего за столом с недопитой кружкой кваса в руке. Цилла также обернулась к двери и, приглядевшись к темной фигурке, весело и, как показалось Владигору, облегченно захохотала.

— Шпуля! Шпуля, родненький, явился не запылился! — весело восклицала она в перерывах между приступами смеха. — Стоило ради тебя огород городить?! Фу-ты-ну-ты — ножки гнуты!.. — И она опять рассмеялась, сбросив с плеч плащ и беспорядочно тыча пальцем в рубиновые глаза коркодела и четыре звериных черепа, прижимающие к полу его когтистые лапы.