Вскоре добавились новые странности. Неожиданно для всех недавний больной стал не по дням, а по часам набирать силу, да такую, что впору было о чуде подумать. Мужики, многое повидавшие, с подобным прежде не сталкивались. Несколько дней миновало, а пацан уже наравне со Жданом по становищу носится. Кожа да кости был, а теперь же — кровь с молоком! Удивительными, хотя и забавными, были его повадки. Будто впрямь себя мнит княжеским сыном. Держится гордо, с какой-то внутренней верой в свое знатное происхождение, в каждом жесте тверд почти до дерзости.
Протас эдакие замашки решил на корню пресечь. Велел пленнику за работу приниматься: таскать воду из родника (а тот в полутора верстах от становища!), полы в своей избе выскабливать, отхожие ямы чистить.
Мальчишка ничуть не смутился. Со стороны могло показаться, что только и мечтал свои руки грязной работой занять, ибо княжеские труды ему давно надоели. Водрузив бадью на спину и укрепив ее ремнями, как заправский водонос, резво устремлялся он к ручью и почти с той же резвостью возвращался назад с плещущей через края водой. Дерьмо из отхожих ям вычерпывал посвистывая, нос от вони не воротил. Единственное, что не по нраву ему пришлось,— скоблежка грязных полов в избе Протаса. Главарь не позволял ему уборку делать в свое отсутствие, поэтому Владий на коленях со скребком ползал под пристальным взглядом Протаса, да еще выслушивал издевательские замечания. Но сжимал зубы и продолжал с еще большим усердием скоблить почерневшие от грязи доски.
Издевался Протас, насмехался, однако ни разу ударить мальчишку не посмел. Иногда и кулак уже заносил, злобно глазищами зыркая, да в последний момент что-то сдерживало руку. Изрыгая проклятья, прогонял наглеца с глаз долой, не понимая, что происходит. В самом деле, может, княжескую власть в пленнике чувствовал? Так ему ли, человеку вольному, разбойному, князей бояться?! Нет, другая здесь причина была, которая разумению не давалась и пугала бесстрашного атамана.
Однажды зимним вечером, прикончив третью кружку крепкой браги, он решил поделиться своими тревогами с верным советником и напрямую спросил: не замешано ли здесь колдовство?
— Я думал, ты об этом давно догадался,— ответил Горбач. — Юнцу покровительствует если не сам Перун, то, во всяком случае, некто очень могущественный. Можешь наплевать на предостережения тайных сил и хорошенько вздуть пленника, когда того захочется. Но у меня нет уверенности, что позднее эти оплеухи не вернутся к тебе сторицей.
— В ближней округе нет ни единого колдуна или чародея!
— Так и что? Никого рядом с мальчишкой не было ц в Заморочном лесу, а прошел-таки, не сгинул. Хранитель может не знать ничего о своем подопечном, но оберегать его от напастей — волшебным поясом, заговоренным кинжалом, чудодейственным перстеньком. Охотничий нож Владия по-прежнему у тебя?
— Ну.
— Может, через этот нож и страхи на тебя наползают. Вернул бы хозяину, глядишь — полегчает.
— Вернуть не трудно. А ну как он этот колдовской нож против меня и тебя повернет?
— Не в его характере, Протас, поверь уж! — убежденно сказал Горбач.— Да и мал он еще, чтобы на такое осмелиться.
— Тебе самому сколько лет было, когда первого врага своего к праотцам отправил? — усмехнулся атаман. — И двенадцати не исполнилось?
— Не равняй по мне. Я там вырос, где без ножей и дубинок никто носа со двора не высовывал. Сам ведь знаешь, Мозыньская крепость на крови стоит, жизнь человеческая там дешевле кружки бражной…
— Оно верно, конечно,— согласился Протас.— Ладно, верну ему нож, пусть к оружию привыкает. По весне, когда лед сойдет, начнем его и Ждана в дело брать. Княжич он или кто другой — мне без разницы. Повяжем кровью, никуда не денется — с нами будет.
Горбач промолчал, будто бы соглашаясь с таким планом. Тайные свои мысли попридержал, поскольку знал, что атаману они не понравятся. Он, присматриваясь изо дня в день к мальчишке, твердо уверовал — княжич забрел в их становище, сын убитого Светозора.
Но как это знание обратить в свою пользу?
Ответ явился Горбачу на исходе весны, когда из, Замостья вернулся колченогий Вирем и принес хорошую весть о «золотой ладье». Горбач нутром чуял: не все колченогий выложил атаману. Была в его словах недомолвка! Но не пытать же верного человечка, если не знаешь, что выпытать нужно. Поэтому решил ждать— и дождался.
По доносу Вирема Протас организовал нападение на шнеки, спускающиеся по Чурань-реке, и эта часть операции удалась блестяще. Лучники не были готовы к бою, их десятники растерялись, приказали кормчим к берегу править. Скрывавшиеся в камышах возле берега разбойники встретили замостьинский отряд своими «бомбочками» — полыми глиняными ядрами с залитой в них горячей смолой. Ядра раскалывались о борта шнеков, смола брызгала во все стороны, обжигая людей и запаливая суденышки. Огня добавили и разбойничьи дротики, к которым были прилажены пучки сухой соломы. Часа не прошло, как вместо шнеков наместника Ромши лишь обугленные остовы на воде дымились.