Владимир

— Проклятая полочанка, — прошептала Пракседа, но тут же спохватилась, испуганно осмотрелась, нет ли кого-нибудь в переходах, и лишь после этого двинулась Дальше.

7

Тихо было в опочивальне, ночь спокойно плыла за открытым окном, издалека со стороны Днепра долетела и медленно стихла грустная песня.

После трудов князь Владимир очень хотел отдохнуть: день выдался трудный, с самого утра он чинил суд и правду людям, беседовал с мужами и тиунами в Золотой палате, после обеда осматривал войско, собиравшееся на Подоле.

Княгиня Рогнеда тоже устала. Она вставала затемно, сразу спускалась в трапезную, ходила с Пракседой в клети, сама кормила сына, готовила все для гостей и послов. Неусыпной была Рогнеда в Полоцке, а в Киеве и вовсе стала бессонной.

Но на душе у княгини было спокойно, ей придавала сил ее любовь к Владимиру. И в этот вечер она приготовила ложе для князя, легла рядом с ним, нежная, теплая, ласковая.

— Отдохни, мой княже, отдохни! — шептала Рогнеда. — Тихо в тереме. Спит наш сын, спит весь Киев-город, усни и ты…

Было тихо, совсем тихо, князь Владимир засыпал; положив руку на его плечо, задремала и Рогнеда. Тихо, как тихо!

И вдруг среди этой тишины где-то невдалеке за стеной терема послышался плач, сначала едва слышно, потом все громче, сильнее.

Рогнеда не хотела будить князя, она хотела встать, закрыть окно — пускай спит князь!

Но князь уже проснулся — в серой полумгле Рогнеда увидела, как он поднял голову с подушки, прислушивается.

— Владимир! — промолвила тогда Рогнеда. — Мне кажется, что плачет дитя…

Он вслушивался.

— Да, то плачет дитя.

— А откуда оно здесь, в нашем дворе?

Владимир молча поднялся с ложа и прошел босиком несколько шагов до окна. Его темный стан вырисовывался на сером полотне неба.

— Зачем ты встал, Владимир?

Ребенок все плакал и плакал — теперь еще громче, словно у него что-то сильно болело.

— Владимир!

Было слышно, как он захрустел пальцами.

— Что это за ребенок? — совсем растревожившись, спросила Рогнеда. — Почему он плачет? Почему ты молчишь, Владимир?

Он обернулся в ее сторону и ответил:

— То плачет сын убитого брата моего Ярополка.

— Дитя твоего брата? Почему же ты не говорил мне о нем?

— А что мне о нем говорить? — раздраженно произнес Владимир. — Брата Ярополка нет в живых — не все ли равно, есть у него дитя или нет?!

— Ой нет, Владимир! Не все равно! Выходит, здесь, на Горе, есть еще один княжич…

— Этот княжич не помешает ни мне, ни моему сыну.

— Я не о том, не о том говорю, Владимир… Но если есть княжич, значит, есть у него и мать — княгиня?

— Рогнеда! — уже сурово отозвался Владимир. — Неужто ты боишься еще одной какой-то княгини?

— Нет, Владимир. — В ее голосе послышались слезы. — Ты меня не хочешь понять, не понял. Я не боюсь никаких княгинь, но знать, что здесь, на Горе, есть еще одна княгиня, я должна…

— Что ж, — сказал Владимир, — к сожалению, знать тебе нечего. У этого дитяти была мать — жена князя Ярополка Юлия, теперь ее нет на Горе.

— Она умерла? Владимир молчал.

— Скажи, Владимир… Мне страшно подумать, неужто ее убили вместе с мужем Ярополком?

— Нет, нет, нет! Ее никто не убивал, не умирала она и своей смертью, она умерла для Горы и города Киева, потому что после смерти мужа своего уехала из Киева.

— Уехала из Киева? Почему? Куда?

— Ни я, ни другие на Горе этого не знают. Княгиня Юлия взяла с собой все, что имела, и уехала, может, со слугами своими, может, с греческими купцами…

— Как страшно! — вырвалось у Рогнеды. — И я не пойму, Владимир, для чего ей нужно было так поступать? Ты ведь сам говорил мне, что перед смертью помирился с братом Ярополком, похоронил его, как князя, она могла и Должна была жить, как княгиня, на Горе… Ты сам, княже Владимир, помнишь: после гибели моего отца ты, хоть и был он твоим врагом, позволил мне жить в Полоцке, как княжне… Ты — справедливый князь. Что же случилось с Юлией? А может… может, кто-нибудь поднял на нее руку, убил?

— Нет, никто из русских людей не поднимал и не мог поднять руку на княгиню Юлию. Я ничего не знаю, Рогнеда. На свете есть много такого, что нельзя ни понять, ни объяснить.

— Тебе очень тяжко…

— Очень тяжко, Рогнеда… Ярополк был моим братом, Святополк его чадо…

Рогнеда долго молчала, потом спросила:

— Скажи мне, дитя это, Святополк, родилось при жизни брата твоего Ярополка?

— Нет, Святополк родился после смерти брата, этой весной. Он не знает своего отца.

— Он не знает своего отца… А когда его мать исчезла из Киева?

— Княгиня Юлия исчезла недавно… Но разве не все равно, Рогнеда? Ее нету, слышишь, нету!

— Так, — согласилась она, — и в самом деле все равно… Но только мне не все равно, что ты тревожишься, Владимир.

— Как же мне быть спокойным? Дитя кричит среди ночи, его крик, как призрак брата, вползает мне в душу… Мне кажется, что это кровь Ярополка стучит в мое сердце…

Рогнеде стало невыносимо тяжело — с этим криком младенца сюда, в терем, и в ее душу ворвалась тревога, крик этот был предвестником чего-то страшного и непоправимого для нее.