Владимир

Так, опираясь на чужую силу, она и шла дорогами жизни, вместе с избранными ею любовниками побеждала, всегда достигала своей цели, чтобы расплатиться за это изменой, а потом начинать снова и снова…

Теперь Феофано предпринимает последнюю, страшную попытку. Как женщина она не могла жаловаться — и в Армении, и ныне в Константинополе неистовая вдова удовлетворяла свою страсть: этериот, охранявший по ночам ее палату, не был скопцом и умер бы, не выдав тайны Влахерна.

Феофано тонко ведет игру, — всем известно, что сразу же после смерти Никифора Иоанн выслал ее на Прот, потом в Армению. Теперь, когда не стало Цимисхия, Феофано все чаще и чаще называет его врагом, а Никифора своим верным другом, время от времени ходит в храм Апостолов, где в склепе рядом с телом великого Константина лежит обезглавленный труп Никифора, — и в этом ничего удивительного нет, она была его женой до последнего дня жизни.

Не забывает она и о сыновьях — Василии и Константине. Ей дозволено посещать Большой дворец, Феофано часто бывает там, заходит к старшему сыну, Василию. Он молится со своими монахами, Феофано же слово за слово постепенно разжигает в нем жажду власти и славы, вызывает ненависть к проэдру Василию.

Феофано не ошибается: ее сын Василий не тот, за которого его принимают, он, как и мать, ненавидит проэдра, хочет его уничтожить, молится Христу, но точит нож. Наступит день — и Византия содрогнется, увидев истинное лицо этого императора.

Феофано смотрит Василию в глаза, уговаривает его, думает о том, кто ей поможет снова сесть на трон в Магнавре — Вард Фока или сын Василий? Если победит Василий, она сядет рядом с ним, победит Фока, что ж, Феофано не содрогнется, Василий должен будет умереть… а пока мать теплой, нежной рукой гладит голову сына.

Есть у Феофано и еще одна надежда — дочь Анна, родившаяся за два дня до смерти ее первого мужа, императора Романа. Кто знает ныне, от чего умер император Роман? Кубок вина — и его не стало, на престол тогда взошел Никифор Фока…

Анне исполняется пятнадцать лет, на ее детском лице уже появились признаки красоты, очарования Феофано, и глаза у нее такие же, как у матери… Душа… да, и душа у Анны будет материнская — об этом неустанно печется Феофано!

Проэдр Василий идет к Феофано. Она ненавидит его, проэдр это знает, он всю жизнь использовал и обманывал Феофано, ей это тоже прекрасно известно, но такова уж горькая насмешка судьбы: ворон никогда не летает один, где он появился, туда прилетит и другой, будет трудно — они выклюют друг другу глаза…

Впрочем, к кому еще мог пойти проэдр? Он сам выслал из Константинополя тех, кто мог, хотя бы спасая собственную шкуру, помочь ему в этот час. Другие — полководцы, знатные люди, родственники и друзья Никифора Фоки и Иоанна Цимисхия, которые теперь неизбежно боролись бы за себя и тем самым за проэдра, — бежали, опасаясь мести, в Малую Азию и ныне были его врагами. Проэдра ненавидели в Большом дворце, во всем Константинополе.

— Я пришел к тебе, как к своему старому другу, — начал проэдр, перешагнув порог палаты во Влахерне, где жила Феофано.

— Неужели я так же стара, как ты? — насмешливо ответила на это Феофано.

— Нет, — со вздохом ответил проэдр, — ты еще молода и красива, это я стар и немощен, я говорю о давности нашей дружбы.

— Что ж, — процедила Феофано, — дружба наша и в самом деле стара и даже дала трещину, проверим ее еще раз.

— И ты поможешь мне?

— Я с радостью помогу тебе и себе! — нагло заявила Феофано. — Садись, старый и вечно молодой проэдр.

Он сел.

— Давно уже Империя не переживала такого трудного времени, как сейчас. — Проэдр тяжело дышит, вытирая потное лицо. — Малая Азия и Склир, Болгария и Русь, Кведлинбург и Рим — впрочем, ты сама все знаешь, Феофано.

— Да, это все я знаю, — резко отвечает она, — только не понимаю, почему ты сейчас пришел ко мне?

— Я пришел к тебе потому, что узнал еще одну, и самую страшную новость… Из Малой Азии прибыл гонец, который сообщил, что Вард Склир объявил себя императором, надел багряницу и красные сандалии…

— Очень жаль, проэдр, что ты не думал об этом, когда не стало Иоанна. Тогда ты, насколько я помню, устранил меня, потому что захотел править Византией только с моими сыновьями. Ты неблагодарен, проэдр!

— Но ведь Василий и Константин — твои сыновья!

— Ты оторвал их от меня, но не сумел стать им отцом. Не так ли, проэдр? Что же ты молчишь, говори!

Феофано, прищурив глаза, смотрела на бледное, высохшее лицо скопца; он внимательно следил за нею.

— Василий и Константин не способны спасти Империю, — невыразительным голосом произнес проэдр.

— Я это знала и раньше, — осторожно ответила Феофано. — А кто же может это сделать? Опять молчишь? Почему?

— Спасти Империю можешь только ты, Феофано.

— Наконец-то я услышала от тебя откровенное слово… Но ты не договорил… Спасти Империю могу я вместе с тобой. Так ведь ты думаешь?

— Мне поздно об этом думать. Кто я? Только проэдр, тень императоров, постельничий. Одно лишь помни, Феофано, отныне проэдр станет служить только тебе.