Владимир

– Не удивляйся, не удивляйся, Микула, – сказал он. -Ты думаешь: с чего это Сварг сетует на Бразда, вот же у него и терем есть, и корчийница, и смерды работают на его дворе? Но ведь у меня, – с обидой закричал Сварг, – нет того, что есть у Бразда, земель и лесов, а без них человек – ни что… Корчийница, – задумчиво продолжал он, – о, я думал когда-то, Микула, что если у меня есть корчийница, то есть все – золото, серебро. Но я забыл, что вдобавок к корчийни-це нужно еще иметь руду, лес, дерево. Да и зачем, скажи, стал бы я думать об этом, когда берега Днепра, где я брал руду, рубил лес, все это было мое, твое, людское. А теперь сунулся я брать на берегу руду, а там знамена… Чьи берега? – князя, Кожемы, Бразда… Бросился я в лес – знамена. Чей лес? Князя, Кожемы, Бразда… Так вот князья, Кожема и Бразд обогнали меня, все себе да себе, а мне… Помнишь, в ту ночь, когда мы делили отцовское наследство, Бразд говорил: «Возьми, брат Сварг, разную кузнь, ты ведь ее любишь…» Я и взял кузнь, кую теперь, а все богатство у Бразда.

Микула раскатисто, громко засмеялся.

– Ты чего смеешься? – спросил его Сварг.

– Как же мне не смеяться, – откровенно ответил тот, – пришел я, походил по Любечу, думал, что только я выродок, что ты, брат Сварг, живешь в согласии с Браздом…

– Нет! – крикнул Сварг, ударил по столу кулаком. – Нет уже ныне братьев. Богатый богатому ныне даже враг.

– Вижу! – с горечью промолвил Микула. – Трое было нас у отца Анта, и двое доселе шли против одного. Ныне же все трое стали уже врагами…

– Не говори так, – перебил его Сварг. – Кто же тебе враг?

– Купу я до брани взял у Бразда, думал, что кровью оплатил ее. А он говорит: «Отдавай!» Чем же я стану отдавать ему эту купу?

– Ха-ха-ха! – рассмеялся Сварг. – А ты ему купы не отдавай!

– Тогда я стану обельным холопом у брата.

– А что за купу ты брал у него? – полюбопытствовал Сварг.

– Коня, рало, три четверика жита.

Сварг, шевеливший губами, пока Микула перечислял взятое, сразу выпалил:

– Две гривны кун и пять резан…

– Не понимаю, – произнес Микула.

– Зато я понимаю, – сердито сказал Сварг.

Он встал, пошел в клеть, долго там бренчал чем-то, воротился и положил на стол четыре золотых слитка и десять резаных кусочков серебра.

– Возьми, – сказал Сварг.

– Зачем?

– Две гривны кун и пять резан отдай Бразду.

– Погоди, Сварг! Как же это, пошто даешь ты мне эти гривны и резаны?

– Я тебе ничего не даю, а только одалживаю. Ты меня не бойся, не бойся, – положил руку на плечо Микуле Сварг. -Придешь ко мне, поможешь, сделаем что-нибудь.

– Нет, – ответил Микула. – У тебя ли, у Бразда ли купу брать, все равно… Теперь я вижу, куда нас завела брань…

7

Микуле приснился отец Ант. Это было так просто и обычно. Микула часто видел во сне Анта. Тот вел с ним разговоры, что-то советовал, против чего-то предостерегал, и Мику-лу это не тревожило. Значит, душа отца, старейшины рода Анта, думал он, не ушла, как души всех предков, из хижины, а живет под очагом, поздно ночью просыпается, летает над огнем и по всей хижине, беседует с ним. Микула не видел ничего удивительного в таких снах и даже радовался, что души предков его не забывают.

И в эту ночь Микулу встревожил не сон. Поговорила с ним душа Анта и ушла. В очаге тлел красный жар, в полутьме на стене выступили висящие на колышках меч, щит, лук. Завернувшись в потертую меховую шкуру, спала на помосте Виста. В хижине было тихо, спокойно. Спать, только спать!…

Но неспокойно было на душе Микулы. Он долго сидел, почесался, лег, попробовал заснуть – и не мог. Тогда Микула осторожно, чтобы не разбудить Висту, поднялся с помоста, постоял у очага, потом тихо, босиком, в одной сорочке и ноговицах, прошел по полу, открыл дверь, вышел во двор. Почему так случилось, кто знает? Только Микула постоял немного посреди двора, потом пошел, пошел, взобрался на вал городища и направился к курганам, под которыми покоились старейшины рода Ант, Улеб и далекий прапрадед -старейшина-витязь Воик.

Была теплая ночь, высоко в небе висел месяц, он уже был на ущербе: Перун с трезубцем в руках наступал на духов тьмы, на злые силы, край месяца был словно присыпан пеплом.

На земле было тихо, в зеленом свете месяца темнел, словно длинный ряд пчелиных колод, Любеч, там не светилось ни одного огонька, с левой стороны широкой подковой чернел лес, где-то среди деревьев мигал огонек в корчийнице брата Сварга, оттуда доносились удары двух молотков – все кует и кует Сварг лемехи, мечи, лемехи, мечи…

Справа от Микулы текли воды Днепра. Микула даже вздохнул – дивно хорош был в этот поздний ночной час Днепр, полноводный, с мощным течением, широкий, голубой в свете месяца. Где-то в ночной тиши послышался удар и всплеск, должно быть, вскинулся сом. Неподалеку на водной глади что-то зарябило: это из глубины выплывают стаями, останавливаются, смотрят сквозь толщу воды на месяц огромные рыбы. Воды Днепра текут и текут среди берегов, темные леса стоят над ними, туманами покрыта даль.