Владимир

И тут Виста спросила у Микулы, поглядывая на котомку, лежавшую на полу неподалеку от очага:

– А ты, Микула, принес что-нибудь?

Он даже не понял, о чем она спрашивает.

– Ты о чем говоришь?

– Что у тебя в суме, – задыхаясь, спрашивала она, – гривны, золото, серебро, богатство?

Микула посмотрел на нее, словно не узнавая.

– Богатство? О, как же, есть, вон оно, в котомке.

– И мне можно взять, посмотреть?

– Смотри, смотри!

Она торопливо схватила и развязала котомку, принялась все из нее выкладывать.

– Сорочка? Да ведь она вся в крови… И ноговицы… Опять кровь! А это что? Какие-то семена?

– Дань взял, – усмехнулся Микула. – Это гречиха. Виста растерянно опустила руки.

– А где же… где же, Микула, – спросила она, – золото, серебро?

– Не знаю, где оно, – тихо произнес Микула. – Не нашел. После короткого молчания он добавил:

– Что там богатство?! Вот был я в Киеве, искал дочку нашу Малушу… Нет ее, Виста! Весной умерла… В Днепре утонула…

Он взял из котомки несколько зерен гречихи, бросил их в огонь:

– За упокой ее души.

Виста заплакала, как плачут дети, безутешно, навзрыд…

5

Вскоре Микула побывал у брата своего Бразда. Любеч невелик, куда ни пойди – его терема не минуешь, не хотел бы идти, так все равно княжий посадник позовет.

– Слыхал, слыхал, что воротился ты с брани, Микула, -отгоняя псов от ворот, говорил Бразд. – Что же ко мне так долго не шел? Загордился?

– С чего бы я стал гордиться, брат? – ответил на это Микула. – И чем?

– А кто тебя знает? Мы здесь на земле сидим, а ты воин… Пойдем-ка в дом.

Они вошли в терем, где в это время топила печь жена Бразда Павлина. Микула поздоровался с ней, но молчаливая, всегда словно чем-то недовольная Павлина почти не ответила на его приветствие. Пришли со двора три сына Бразда – Гордей, Самсон и Вавила. Микула их даже не узнал; недавно были дети, от земли не видать, а теперь высокие, жилистые, сильные, как и их отец.

– Сыны у тебя, вижу, могучие, – сказал Микула. – Растут, вернее, уже выросли.

– А как же! – засмеялся Бразд. – Так оно и идет на свете: одни протягивают ноги, другие идут по дороге, одно погибает, другое вырастает… А сыны у меня и в самом деле могучие.

– В отца пошли, – засмеялся и Микула.

– А что ж, – согласился Бразд. – Должно быть, так и есть, в меня, в отца.

Сыновья недолго пробыли в тереме – они, как видно, всегда появлялись тут, когда кто-нибудь приходил к отцу, -охранить его, защитить. А сейчас они, увидев, что к отцу пришел его брат Микула, сразу вышли: родной дядя не возбуждал в них любопытства. Исчезла из терема и Павлина: не хотела угощать брата Микулу.

– Где же ты побывал? – полюбопытствовал Бразд. – Куда ходил?

– Зачем спрашиваешь? – махнул рукой Микула. – Сам знаешь, когда-то и ты ходил на брань, ныне я побывал, а предки наши, брат, всю жизнь не слезали с коней…

Упоминание о предках, как видно, не понравилось Бразду, и он сердито махнул рукой:

– Не слезали с коней? Так это когда было?! К чему бы я ныне стал сидеть на коне? Ты расскажи лучше о себе. Я слыхал, что сеча с ромеями была большая, нам тут тоже пришлось потерпеть: давали князьям волов, коней, хлеб… и людей не раз давали…

– Великие брани были над Дунаем, – вздохнул Микула. -Не знаю, как и выстояли… Вместе бились болгары и мы. Но выстояли, не посрамили Русской земли, только лишились князя Святослава…

– Что ж, князю честь и слава, – спокойно произнес Бразд. – Теперь у нас Ярополк. Достойный князь, Святославич… На столе киевском сидит твердо, вся земля его слушается… А ты как, Микула, будешь теперь служить в дружине Ярополка или возьмешь рало вместо меча?

– Мой меч ходит там, где враги земли нашей, а тут, в доме отцов, возьму рало.

– Что ж, – сказал Бразд, – хорошо сделаешь. Уж мы, княжьи люди, теперь землю рассудим… А ты сам где думаешь рало водить, на княжей земле или на своей?

– Где же теперь земля княжья, а где моя?

– Как велит закон, княжье всегда остается княжьим. Что принадлежало Ольге, стало Святославовым, от Святослава перешло к Ярополку. А ты ступай туда, где и раньше был.

– Перед бранью, – вздохнул Микула, – пахал я над Днепром, в песках.

– Оставайся и ныне там. Княжьи земли выше по Днепру, там и знамена стоят.

Братья помолчали. Микула собрался уходить.

– А ты не забыл, брат, – неожиданно сказал Бразд, – что перед самой бранью брал у меня купу?

– Купу у тебя? Но ведь ты сам тогда говорил, что эта купа не от тебя, а от князя. А я, брат, князю Святославу служил, пока сил хватало, кровь вместе с ним за землю Русскую проливал. Слышишь, Бразд, я в последнюю ночь перед смертью князя сидел рядом с ним, беседовал, и он меня благодарил за все, так неужто же я купу не отработал?

– Не знаю, что ты делал на поле брани и о чем говорил с князем Святославом. Не знаю и того, какую дань золотом и серебром привез ты с брани… Что не мое, то не мое…

– Золото с брани? Опомнись, брат, что ты говоришь? Да неужто ты думаешь, что я ходил на брань ради золота и ради него стоял плечом к плечу с князем Святославом?

– А чего ради ходил ты на рать?