Владимир

Потом послышались шаги: кто-то шел по тропинке среди деревьев и кустов; шаги раздавались все ближе и ближе, и вот две темные тени обозначились на берегу у лодии.

Микула слегка кашлянул, чтобы там, на берегу, знали, что в лодии человек. И люди на холме услыхали его кашель, стали спускаться.

– Добрый вечер, человече! – прозвучал вблизи голос.

– Добрый вечер, люди! – ответил Микула. Обернувшись в их сторону, он увидел высокого, одетого в темное платно мужчину, а за его спиной был еще кто-то, как видно, женщина.

– Ты воин князя Святослава Микула? – спросил мужчина.

– Воин Микула… А что?

– Мы принесли тебе поесть, – сказал мужчина. – И платно принесли. Мы слыхали, ты ранен.

– Зачем это? – от души удивился Микула. – Мне уж тут еды всякой нанесли вдоволь… А платно у меня еще от похода осталось.

– А тут новая сорочка и ноговицы, – услышал Микула женский голос. – Возьми, воин, я сама спряла, соткала и сшила.

– Спасибо, спасибо! – поблагодарил Микула. – Да что же вы стоите, люди добрые, подойдите ближе, отдохните.

Поздние гости вошли в лодию, сели: женщина у борта, где было совсем темно, мужчина – на месте, озаренном месяцем. Микула увидел, что его лоб пересечен глубоким шрамом.

– Да и ты, вижу, меченый! – сказал Микула.

– Было дело, – махнул мужчина рукой. – Только давно, уже и забылось.

– О нет, – возразил Микула, касаясь своего лба. – Такое, человече, не забывается!

Пока они разговаривали, женщина молча сидела у борта и слушала. На ней было темное платно, голова окутана темным платком, темным было и лицо. Микула видел только глаза, которые, как показалось ему, были прикованы к нему.

– Куда же ты поедешь? – спросил его мужчина. – И когда?

– Куда же? – отозвался Микула. – Домой, в Любеч. Женщина вздохнула.

– Теперь уже недалеко, – сказал Микула. – Вот побывал я, люди добрые, далече, за морем Русским, за Дунаем-рекой, за горами Родопскими…

– И князя Святослава видел? – спросил мужчина. Месяц быстро поднимался в небе, он стал меньше, но светлее; в воде от берега далеко к низовью протянулась серебристая дорожка.

Микула расстегнул ворот сорочки, потому что ему вдруг стало душно, и засмотрелся на эту дорожку.

– О-хо-хо! – ответил он пришедшему. – Вы спрашиваете, видел ли? Не только видел, а все время шел с ним плечо к плечу. А в Доростоле, есть такой город над Дунаем, мой меч князю Святославу жизнь спас…

Женщина и мужчина напряженно слушали, и Микула почувствовал, что мог бы вот так говорить о князе и до утра.

– А в последнюю ночь, – продолжал он, – да будет прощен наш князь, мы с ним и спали рядом. Было тихо, как вот сейчас, темно-темно, вой спали, только князь Святослав не ложился, да еще я сидел неподалеку. «Ты почему не спишь?» – спросил меня князь. «Сижу, – говорю, – а спать не хочется… Вода течет – родная вода, звезды вверху, как сторожа, соловьи поют – дух перевести боишься…» – «Правда, – согласился князь, – хороша родная земля, нигде лучшей нет…»

– И больше ничего не говорил князь? – сдавленным голосом спросила женщина.

– О нет, женщина! Очень много говорил… Я ему рассказал о себе, просил в гости приехать, и он обещал, что будет гостем моего дома… Много, много мы с ним тогда говорили… И о дочке я его просил.

– О дочке? – насторожилась женщина.

– А разве я вам не рассказывал о ней? Была у меня дочка Малуша, жила она с нами в Любече, а потом приехал ко мне сын Добрыня, забрал ее сюда, в Киев… Слыхал я, будто потом тут, на Горе, Малуша ключницей была у княгини Ольги, да не угодила, послала ее княгиня в какое-то село…

– Откуда же ты, человече, это знаешь? – тихо промолвила женщина.

– А я, когда шел на брань, был в Киеве, попал на Гору, расспрашивал людей о дочке. Вот тогда мне одна женщина, – ее, кажется, Пракседою звали, ключница княжья, – рассказала о Малуше… И молодого княжича Владимира я тогда видел, ключница Пракседа с ним гуляла в саду… А вы что, – обратился Микула к пришельцам, – может, слыхали что-нибудь про Малушу, так скажите же, скажите…

– Погоди, человече, – сурово перебила его женщина, – ты сказал, что говорил о дочери с князем Святославом? О чем же ты его просил?

– Как же, как же! – отозвался Микула. – Я ему все рассказал, вот как вам, просил помочь разыскать мою Малушу.

– И что же князь?

– «Ты не тужи, Микула, – сказал князь, – будешь в Киеве – найдешь Малушу. И я сам помогу, поищу ее… Жива она и здорова, где же ей быть? Найдем, найдем нашу Малку…» Так сказал князь.

Наступило молчание, необычайно длинное, невыносимое. И мужчина и женщина не отвечали ничего.

– Тебе сказали правду о твоей дочери Малуше, – проговорила наконец женщина. – Она была тут, на Горе, потом княгиня Ольга послала ее в свое село…

– Где же это село? – спросил Микула. – Скажи мне, женщина, я пойду туда, найду ее, заберу в Любеч.