Владимир

Тогда Микула, опираясь на руки, пополз со ступеньки на ступеньку, волоча за собой ноги, такие непослушные, тяжелые.

Наконец он очутился перед дверью, обеими руками толкнул ее, напрягая последние силы, перебрался через порог.

В хижине давно уже истлели угли в очаге, там было холодно, в углах и на помосте таилась темнота. Через распахнутую дверь волнами хлынул со двора свет. Микула увидел ведра, стоявшие сразу за порогом, старое оружие, висевшее на колышках, вытертый до блеска множеством ног каменный пол.

– Боги! – крикнул он. – Что это?

На полу, головой к дверям, широко раскинув руки, лежала окровавленная, изрубленная мечами мертвая жена его Виста.

Идя по пятам за ратью Ярополка, князь Владимир велел воинам на лодиях поспешать в Киев, а сам с дружиной двинулся на коне берегом Днепра и вскоре оказался в Любече.

Тут он разрешил дружине остановиться, сам сошел с коня, чтобы отдохнуть.

Воеводы советовали ему пойти в один из теремов, высившихся в лесу, но до них было далеко, и Владимир направился в старое городище.

Так попал он во двор, где стояла хижина Микулы. Гридни его хотели бежать вперед, но князь подал знак, что хочет войти туда сам, воеводы и гридни пошли за ним.

Дверь была открыта. Пройдя по нескольким каменным ступенькам, которые в середине вытерлись за долгие годы, а по бокам поросли травой и бурьяном, князь Владимир вошел в хижину.

Там, посередине, в яме, выложенной камнями, был очаг, над ним темнел своим жерлом, похожим на ухо какого-то Животного, что притаилось и прислушивается, дымоход, сплетенный из ивовых прутьев и обмазанный глиной. Виднелись темные стены, на которых висело на колышках оружие – меч, щит, копье, да еще помост в углу.

Князь Владимир, переступив через порог, осмотрел хиясину, очаг, стены и оружие, помост, и если бы кто-нибудь мог в эту минуту видеть его лицо, то заметил бы, что на нем отразилось какое-то необычайное изумление, сильное любопытство и еще что-то, похожее на радость.

Может, князь Владимир простыл на ветру, а в хижине было тихо, может, после длинного, шумного, яростного боя его поразил покой в этом уголке? Сам князь Владимир не знал, что с ним, не понимал, почему остановился и стоит у порога, не мог сдвинуться с места: странное, непонятное чувство охватило его.

– Кто там? – прозвучал внезапно в хижине голос.

Вздрогнув, словно очнувшись от видений, князь Владимир посмотрел на остывший очаг и увидел за ним лицо старого седого человека, удивленные, словно испуганные глаза, прикованные к нему.

– Владимир, сын Святослава, – ответил князь.

И еще увидел князь Владимир, как вдруг старик, лежащий на соломе за очагом, поднимается, встает, страшно бледный, с глубокой раной на лбу, босой, в белых ноговицах и белой сорочке, смотрит воспаленными, блестящими глазами на князя Владимира, и несколько крупных слез выступают на его глазах, быстро текут по щекам и, как единственная и последняя жертва, какую он еще мог принести, падают на очаг его предков.

– Такой же, как и отец твой Святослав! Люб ты мне, князь Владимир!… Кланяюсь тебе! – произнес Микула.

– Но кто ты еси? – громко спросил князь Владимир. – И почему ты весь в крови, раненый?

– Я Микула, сын Анта, внук старейшины Воика и сам старейшина по слову моего отца, – отвечал старик. – Только ныне уже старейшин нет, Ярополк нарушил старый закон и покон, меня ранили его воины, когда мы их преследовали, чтобы помочь тебе, Владимир-княже. Но теперь мне не больно, не бойся, не бойся меня, княже.

Он и в самом деле не чувствовал боли, у него прибыло сил, он твердо стоял на ногах.

– А отца твоего, князя Святослава, я знаю, помню, – говорил Микула. – Мы с ним вместе воевали, на самом Дунае были… Ромеи, о, они и доселе, должно быть, помнят наши мечи! На острове Хортица мы с твоим отцом в последнюю ночь беседовали, и умер он на моих глазах…

Микула умолк, потому что ему было трудно дышать, у него подкашивались ноги, но он хотел выстоять и сказать все, о чем думал.

– Потому-то я и против Ярополка пошел… Ты, княже, слышишь наше слово, мы с тобой против Ярополка. Вот только горе у меня, жены не стало, Висты, убили ее люди Ярополка…

Князь Владимир посмотрел туда, куда был направлен взгляд Микулы, и увидел у стены тело мертвой женщины, посаженной, по обычаю, лицом к порогу.

– Я похороню ее, – сдерживая слезы, говорил Микула, -до захода солнца, чтобы душа ее еще засветло попала на Пе-руновы луга… А сам? Что у меня осталось? Нет жены, дочь моя Малуша…

Он не договорил, умолк, схватился вдруг за сердце.

– Малуша! – крикнул князь. – Обожди, человече, поживи, поживи еще, Микула! Что за дочь у тебя Малуша, где она?

Микула не ответил Владимиру. Казалось, он хотел что-то сказать, но не мог, кровь сразу отхлынула от его лица, глаза устремились за дверь, на Днепр и луга… Вытянув вперед руки, он пошатнулся, рухнул на пол, замер.

Князь Владимир молчал. В хижине настала невероятная тишина, стало холодно, пусто, как бывает, если человек внезапно теряет самое дорогое.

В тишине князь Владимир шагнул вперед, остановился над умершим, снял со своей шеи золотую гривну и положил ее на грудь Микулы.