Владимир. Боголюбово. Суздаль. Юрьев-Польской.

В черте вала, на посаде, было еще четырнадцать деревянных церквей, сосредоточенных главным образом в его центре. Здесь, вдоль торговой площади, стояло пять церквей, образовавших почти прямой ряд; у северных и восточных ворот острога стояло по две церкви; точно так же у Ильинских ворот кремля стояли группы из двух и трех храмов. К этому ансамблю зданий кремля и посада присоединялись загородные монастыри с их двадцатью семью храмами. Насыщенность небольшого города монастырями и храмами хорошо видна на схематическом плане города (илл. 60). При этом большом количестве церковных построек в городе в 1573 году было всего четыреста четырнадцать дворов! Такого поразительного соотношения не знал, кажется, ни один древнерусский город. Впрочем, религиозность этих немногочисленных суздальских горожан еще в XVII веке сильно отдавала язычеством. Просторный деревянный или, тем более, каменный храм был тесно связан с их бытом. Так, было обычаем совершать обряд бракосочетания ночью; родители новобрачных приносили в храм питья и яства, происходило угощение, а потом гости заводили тут же продолжавшиеся до утра песни и пляски, в которых участвовали и священнослужители …

В тяжкую пору польско-литовского вторжения, в 1608–1610 годах, захватчики причинили городу страшный ущерб, так что на его посаде уцелело всего семьдесят восемь дворов. В 1634 году на Суздаль совершили грабительский налет крымские татары, а в 1644 — пожар испепелил смежную с кремлем часть посада; наконец, в 1654–1655 годах моровая язва унесла почти половину населения города, достигавшего тогда всего 2467 человек. Но едва ли не большим бедствием для городского люда был произвол духовных владык города. Так, челобитная суздальских кожевников рассказывает, как в 1630 году в ночное время «присылал Иосиф архиепископ своих детей боярских с кожевень грабити и кожи из реки волочити», как жены и дети кожевенников «учали по ближним храмам звонити», как на зов набата сбежался народ, кричавший на насильников, «что де вы так делаете не гораздо хорошо — посадских людишек грабите напрасно?» и как те отвечали угрозой: «Быть де вам без голов, без дворов, и без животов!» Не удивительно, что при всех этих бедствиях город почти не рос: за XVII столетие, по сравнению с XVI веком, в нем прибавилось около сотни дворов.

И тем не менее в этих условиях нищеты и застоя уже с тридцатых годов XVII века в городе возрождается монументальное строительство. Не удивительно, что много строят епископ и монастыри, располагающие огромными средствами и даровым трудом тысяч крепостных. Но строят и посадские люди, — приходится изумляться строительной энергии маленького города!

На протяжении XVII столетия около собора в кремле вырастают величественные каменные здания: могучий столп колокольни, огромный дворец архиерея. В 1645 году присланный из Москвы горододелец Никифор Беклемишев сооружает новые стены и башни кремля. Суздальские монастыри строят новые каменные храмы и стены: их ансамбли теперь соперничают со старым архитектурным центром города — кремлем. В посадских улицах и в слободах на месте старых деревянных вырастают новые каменные церкви. Строительство почти не прерывается. Суздальские кирпичники постоянно жгут для него кирпич на глинистых берегах Каменки. Из среды суздальских ремесленников выходят крупные мастера — зодчие Иван Мамин, Иван Грязной и Андрей Шмаков, — создающие на рубеже XVIII века подлинные шедевры архитектуры. При этом размахе каменного церковного строительства город остается деревянным и убогим, так что в 1711 году здесь было всего пятьсот сорок дворов.

Новое, XVIII столетие ничего не улучшает в жизни Суздаля. В 1719 году пожар снова уничтожает город, а вскоре новая эпидемия опять уносит половину его населения. В 1767 году на славное имя Суздаля падает черная тень: в Спасо-Евфимиевом монастыре организуется центральная тюрьма для духовных и политических преступников, или, как говорили тогда, «безумствующих колодников» — страшная пожизненная могила для вольнодумцев.

Государственные реформы петровской поры подрывают экономическое могущество церкви и монастырей, а в конце века упраздняется и суздальская епископия. Казалось бы, строительство должно заглохнуть. Но оно продолжается суздальским купечеством, хотя, по словам современника, оно было «богатством средственно и даже убого». При этом в XVIII веке строится много храмов такого архитектурно-художественного качества, что эти поздние памятники Суздаля составляют, пожалуй, столь же славную страницу его архитектурной истории, как и памятники двух предшествующих столетий. Они ставятся на прежних местах деревянных храмов, как бы закрепляя старую архитектурную топографию. Да и их формы, весь их облик всем своим существом связан со старыми суздальскими традициями, с которыми сливаются еле ощутимые отражения новых архитектурных вкусов XVIII столетия.