Владимир Бушин

- Но вскоре выяснилось, - продолжал президент, - что это не так: нас любят не шибко, не крепко нас обожают, кое-где даже терпеть не могут. Получив ряд увесистых оплеух и отменных зуботычин от цивилизованного сообщества во главе с США, мы стали соображать несколько лучше. Вдохновляет и то, что мы преодолеваем заскорузлые имперские амбиции и все успешнее обретаем амбиции уездные и даже волостные, блещущие новизной. Тут мы опять впереди планеты всей.

Журналисты не смели пошевелиться от ужаса. Леонтьев сказал было: “Однако.” Но президент опять не дал ему развернуться:

- Но мы должны двигаться дальше по пути либерализации и прогресса, указанном Горбачевым и Собчаком, много сделавшими для разрушения отсталой советской системы. В ближайшее время надо, оставаясь на уровне уездно-волостных амбиций, еще и абсолютно деполитизировать наши отношения с другими странами. Абсолютно! Все отношения!

- Однако, - кажется, это был все-таки голос Леонтьева, - разве страны остального мира исповедуют этот принцип? В частности, НАТО - это что такое: деполитизированный экономический союз или военно-политический блок?

Не ответив на вопрос о НАТО, Путин продолжал:

- Но наряду с экономическим взлетом и другими отрадными фактами, - лицо оратора стало грустным, - есть у нас и факты, достойные сожаления.

Журналисты подумали, что сейчас он скажет о гибели “Курска”, о 47-градусных морозах в Приморье, где сейчас замерзают люди, о бесконечных взрывах, пожарах, авариях и тому подобных вещах. Но вдруг услышали:

- Ужасное дело: взорвали памятник Николаю II.

Все разинули рты. Вот его печаль! Вот забота главы государства!.. Но во-первых, ведь когда это было! Неужели президент до сих пор терзается этим больше, чем замерзающими в Приморье?

Алдошина все-таки спросила:

- Какой урок лично вы извлекли из гибели “Курска”?

Как известно, тогда президент остался в сочинской резиденции у теплого моря и лепетал: “Я же не подводник! И ничем не мог помочь, только мешался бы.” Из этого видно было, что человек просто не понимает значения поста главы государства и руководителя вообще. 4 ноября 1805 года в славном сражении у австрийской деревни Шенграбен 6-тысячный отряд князя Багратиона задержал на сутки 30-тысячный авангард маршала Мюрата, обеспечив этим благополучный отход главных сил русской армии под командованием Кутузова на Ольмюц. В описании этого сражения есть у Толстого в “Войне и мире” такие строки: “Князь Андрей тщательно прислушивался к разговорам князя Багратиона и к отдаваемым им приказаниям и к удивлению замечал, что приказаний никаких отдаваемо не было, а что князь Багратион только старался делать вид, что все, что делалось по необходимости, случайности и воле частных начальников, что все это делалось хоть не по его приказанию, но согласно с его намерениями. Благодаря такту, который выказывал князь Багратион, князь Андрей замечал, что, несмотря на эту случайность событий и независимость их от воли начальника, присутствие его сделало чрезвычайно много. Начальники, с расстроенными лицами подъезжавшие к князю Багратиону, становились спокойны, солдаты и офицеры весело приветствовали его и становились оживленнее в его присутствии и, видимо, щеголяли перед ним своею храбростию”. Такова сила “эффекта присутствия” руководителя в сочетании с его тактом и, конечно, авторитетом. Она явилась одной из причин блестящего успеха.

Но Путин и на сей раз говорил что-то невнятное и уклончивое о “моральном уроке для всех нас”. Видимо, он полагает, что уклончивость, двусмысленность, лавирование - это главное оружие политика. Так думал, например, и Горбачев. Лавирование, компромиссы, умолчания - вещи в политике неизбежные, но они не могут быть ее сутью. Крах политического слизняка Горбачева показал это с предельной ясностью.

Вообще-то, при размышлении здравом, трудно сказать: было все сказанное президентом в этом интервью сознательным набором хохм, увиливанием от прямых ответов, или неосознанным тиражированием замшелого вздора обанкротившихся демократов, тем более, что ведь и дальше следовало нечто весьма странное. Так, из уст президента изверглось нечто такое, что журналисты сперва совершенно остолбенели, но потом, конечно, в душе рассмеялись, посчитав это очередной забористой хохмой:

- К Анатолию Борисовичу я отношусь с огромным уважением!

Бона!.. Президент уважает самого ненавистного в стране человека, которому даже Явлинский при всем народе лепил в глаза: “Вы уникальный лжец, Анатолий Борисович. Вы лжете каждую секунду”. Григорий Алексеевич имел полное право заявить об этом моменте своей биографии:

И неподкупный голос мой Был эхо русского народа.

А академик Ж. Алферов сказал, помнится, так: “Мы ждали “социализма с человеческим лицом”, а получили мурло Чубайса.”

Доверять политическому прохвосту, ограбившему с помощью своих ваучеров весь народ и разбогатевшему на этом? Уважать дельца, публично бросившего своим единомышленникам клич: “Больше наглости!”? Хвалить негодяя, просто спятившего с ума от ненависти к родной стране?..