Читаем Владимир Ильич Ленин полностью

Если бы               выставить в музееплачущего большевика,весь день бы                        в музее                                      торчали ротозеи.Еще бы —                   такое                             не увидишь и в века!Пятиконечные звезды                 выжигали на наших спинах                                                    панские воеводы.Живьем,        по голову в землю,                            закапывали нас                                          банды Мамонтова.В паровозных топках                                    сжигали нас японцы,рот заливали свинцом и оловом,отрекитесь! — ревели,                                        но изгорящих глоток                           лишь три слова:— Да здравствует коммунизм! —Кресло за креслом,                                  ряд в рядэта сталь,                  железо этовваливалось                       двадцать второго январяв пятиэтажное здание                                      Съезда советов.Усаживались,                        кидались усмешкою,решали             походя                         мелочь дел.Пора открывать!                             Чего они мешкают?Чего         президиум,                            как вырубленный, поредел?Отчего             глаза                      краснее ложи?Что с Калининым?                                 Держится еле.Несчастье?                     Какое?                                  Быть не может!А если с ним?                         Нет!                                 Неужели?Потолок               на нас                          пошел снижаться вороном.Опустили головы —                                   еще нагни!Задрожали вдруг                               и стали чернымилюстр расплывшихся огни.Захлебнулся                      колокольчика ненужный щелк.Превозмог себя                            и встал Калинин.Слёзы не сжуешь                                с усов и щек.Выдали.               Блестят у бороды на клине.Мысли смешались,                                  голову мнут.Кровь в виски,                         клокочет в вене:— Вчера                в шесть часов пятьдесят минутскончался товарищ Ленин! —Этот год               видал,                          чего не взвидят сто.День         векам                    войдет                                 в тоскливое преданье.Ужас         из железа                           выжал стон.По большевикам                              прошло рыданье.Тяжесть страшная!                                 Самих себя же                                                       выволакивали                                                                      волоком.Разузнать —                       когда и как?                                            Чего таят!В улицы              и в переулки                                    катафалкомплыл         Большой театр.Радость               ползет улиткой.У горя           бешеный бег.Ни солнца,                   ни льдины слитка —всё      сквозь газетное ситкочерный             засеял снег.На рабочего                      у станкавесть набросилась.                                   Пулей в уме.И как будто                    слезы стаканопрокинули на инструмент.И мужичонко,                        видавший виды,смерти             в глаз                       смотревший не раз,отвернулся от баб,                                 но выдалакулаком              растертая грязь.Были люди — кремень,                                         и этиприкусились,                      губу уродуя.Стариками                   рассерьезничались дети,и, как дети,                   плакали седобородые.Ветер           всей земле                               бессонницею выл,и никак            восставшей                                 не додумать до конца,что вот гроб                      в морозной                                          комнатеночке Москвыреволюции                    и сына и отца.Конец,            конец,                        конец.                                   Когоуверять!               Стекло —                                 и видите под…Это      его            несут с Павелецкогопо городу,                  взятому им у господ.Улица,            будто рана сквозная —так болит                 и стонет так.Здесь           каждый камень                                      Ленина знаетпо топоту                первых                             октябрьских атак.Здесь           всё,                  что каждое знамя                                                 вышило,задумано им                      и велено им.Здесь           каждая башня                                    Ленина слышала,за ним           пошла бы                            в огонь и дым.Здесь           Ленина                        знает                                  каждый рабочий,сердца ему                     ветками елок стели.Он в битву вел,                          победу пророчил,и вот         пролетарий —                                   всего властелин.Здесь           каждый крестьянин                                              Ленина имяв сердце                вписал                            любовней, чем в святцы.Он земли                 велел                            назвать своими,что дедам                  в гробах,                                  засеченным, снятся.И коммунары                        с-под площади Красной,казалось,                 шепчут:                              — Любимый и милый!Живи,          и не надо                           судьбы прекрасней —сто раз сразимся                               и ляжем в могилы! —Сейчас             прозвучали б                                    слова чудотворца,чтоб нам умереть                                и его разбудят,—плотина улиц                       враспашку растворится,и с песней                  на смерть                                    ринутся люди.Но нету чудес,                          и мечтать о них нечего.Есть Ленин,                     гроб                             и согнутые плечи.Он был человек                             до конца человечьего —неси         и казнись                          тоской человечьей.Вовек           такого                      бесценного грузаеще        не несли                        океаны наши,как гроб этот красный,                                       к Дому союзовплывущий                 на спинах рыданий и маршей.Еще        в караул                       вставала в почетныйсуровая гвардия                             ленинской выправки,а люди            уже                   прожидают, впечатаныво всю длину                       и Тверской                                          и Димитровки.В семнадцатом                           было —                                         в очередь дочериза хлебом не вышлешь —                                              завтра съем!Но в эту               холодную,                                 страшную очередьс детьми и с больными                                         встали все.Деревни               строились                                 с городом рядом.То мужеством горе,                                   то детскими вызвенит.Земля труда                      проходила парадом —живым            итогом                         ленинской жизни.Желтое солнце,                            косое и лаковое,взойдет,                лучами к подножью кидается.Как будто                 забитые,                                 надежду оплакивая,склоняясь в горе,                               проходят китайцы.Вплывали                  ночи                           на спинах дней,часы меняя,                      путая даты.Как будто                 не ночь                               и не звезды на ней,а плачут               над Лениным                                       негры из Штатов.Мороз небывалый                                 жарил подошвы.А люди             днюют                         давкою тесной.Даже          от холода                            бить в ладошиникто не решается —                                      нельзя,                                                   неуместно.Мороз хватает                          и тащит,                                        как будтопытает,             насколько в любви закаленные.Врывается в толпы.                                   В давку запутан,вступает               вместе с толпой за колонны.Ступени растут,                           разрастаются в риф.Но вот            затихает                            дыханье и пенье,и страшно ступить —                                     под ногою обрыв —бездонный обрыв                                в четыре ступени.Обрыв            от рабства в сто поколений,где знают                 лишь золота звонкий резон.Обрыв            и край —                            это гроб и Ленин,а дальше —                      коммуна                                     во весь горизонт.Что увидишь?!                          Только лоб его лишь,и Надежда Константиновна                                                в тумане                                                               за…Может быть,                      в глаза без слез                                          увидеть можно больше.Не в такие                   я                      смотрел глаза.Знамен             плывущих                              склоняется шелкпоследней                   почестью отданной:«Прощай же, товарищ,                                        ты честно прошелсвой доблестный путь, благородный».Страх.           Закрой глаза                                  и не гляди —как будто                идешь                            по проволоке провода.Как будто                 минуту                             один на одиностался              с огромной                                  единственной правдой.Я счастлив.                     Звенящего марша водаотносит               тело мое невесомое.Я знаю —                  отныне                               и навсегдаво мне            минута                        эта вот самая.Я счастлив,                     что я                              этой силы частица,что общие                   даже слезы из глаз.Сильнее                и чище                            нельзя причаститьсявеликому чувству                               по имени —                                                    класс!Знамённые                    снова                              склоняются крылья,чтоб завтра                     опять                               подняться в бои —«Мы сами, родимый, закрылиорлиные очи твои».Только б не упасть,                                  к плечу плечо,флаги вычернив                             и веками алея,на последнее                        прощанье с Ильичемшли       и медлили у мавзолея.Выполняют церемониал.Говорили речи.                           Говорят — и ладно.Горе вот,                что срок минуты                                             мал —разве          весь                  охватишь ненаглядный!Пройдут               и наверх                              смотрят с опаской,на черный,                   посыпанный снегом кружок.Как бешено                    скачут                               стрелки на Спасской.В минуту —                    к последней четверке прыжок.Замрите               минуту                           от этой вести!Остановись,                      движенье и жизнь!Поднявшие молот,                                 стыньте на месте.Земля, замри,                         ложись и лежи!Безмолвие.                    Путь величайший окончен.Стреляли из пушки,                                  а может, из тыщи.И эта         пальба                     казалась не громче,чем мелочь,                      в кармане бренчащая —                                                                 в нищем.До боли              раскрыв                             убогое зрение,почти заморожен,                                стою не дыша.Встает            предо мной                                 у знамен в озарениитемный              земной                           неподвижный шар.Над миром гроб,                             неподвижен и нем.У гроба —                   мы,                          людей представители,чтоб бурей восстаний,                                       дел и поэмразмножить то,                           что сегодня видели.Но вот            издалека,                             оттуда,                                         из алогов мороз,               в караул умолкнувший наш,чей-то голос —                           как будто Муралова —«Шагом марш».Этого приказа                         и не нужно даже —реже,          ровнее,                        тверже дыша,с трудом                отрывая                               тело-тяжесть,с площади                  вниз                          вбиваем шаг.Каждое знамя                         твердыми рукамивновь          над головою                                взвито ввысь.Топота потоп,                        сила кругами,ширясь,              расходится                                  миру в мысль.Общая мысль                         воедино созвеньенарабочих,               крестьян                               и солдат-рубак:— Трудно                 будет                           республике без Ленина.Надо заменить его —                                      кем?                                               И как?Довольно                  валяться                                  на перине клоповой!Товарищ секретарь!                                    На тебе —                                                       вот —просим приписать                               к ячейке еркаповойсразу,           коллективно,                                 весь завод…—Смотрят               буржуи,                             глазки раскоряча,дрожат             от топота крепких ног.Четыреста тысяч                              от станка                                              горячих —Ленину            первый                         партийный венок.— Товарищ секретарь,                                         бери ручку…Говорят — заменим…                                       Надо, мол…Я уже стар —                        берите внучика,не отстает —                        подай комсомол.—Подшефный флот,                                 подымай якоря,в море            пора                    подводным кротам.«По морям,                     по морям,нынче здесь,                       завтра там».Выше, солнце!                          Будешь свидетель —скорей             разглаживай траур у рта.В ногу           взрослым                             вступают дети —тра-та-та-та-та                          та-та-та-та.«Раз,          два,                  три!Пионеры мы.Мы фашистов не боимся,                                             пойдем на штыки».Напрасно                 кулак Европы задран.Кроем их грохотом.                                  Назад!                                              Не сметь!Стала           величайшим                                 коммунистом-организаторомдаже         сама                  Ильичева смерть.Уже        над трубами                              чудовищной рощи,руки        миллионов                           сложив в древко,красным знаменем                                  Красная площадьвверх          вздымается                               страшным рывком.С этого знамени,                              с каждой складкиснова          живой                     взывает Ленин:— Пролетарии,                          стройтесь                                            к последней схватке!Рабы,          разгибайте                             спины и колени!Армия пролетариев,                                    встань стройна!Да здравствует революция,                                                радостная и скорая!Это —            единственная                                    великая войнаиз всех,              какие знала история.[1924]
Перейти на страницу:

Похожие книги

Собрание стихотворений, песен и поэм в одном томе
Собрание стихотворений, песен и поэм в одном томе

Роберт Рождественский заявил о себе громко, со всей искренностью обращаясь к своим сверстникам, «парням с поднятыми воротниками», таким же, как и он сам, в шестидесятые годы, когда поэзия вырвалась на площади и стадионы. Поэт «всегда выделялся несдвигаемой верностью однажды принятым ценностям», по словам Л. А. Аннинского. Для поэта Рождественского не существовало преград, он всегда осваивал целую Вселенную, со всей планетой был на «ты», оставаясь при этом мастером, которому помимо словесного точного удара было свойственно органичное стиховое дыхание. В сердцах людей память о Р. Рождественском навсегда будет связана с его пронзительными по чистоте и высоте чувства стихами о любви, но были и «Реквием», и лирика, и пронзительные последние стихи, и, конечно, песни – они звучали по радио, их пела вся страна, они становились лейтмотивом наших любимых картин. В книге наиболее полно представлены стихотворения, песни, поэмы любимого многими поэта.

Роберт Иванович Рождественский , Роберт Рождественский

Поэзия / Лирика / Песенная поэзия / Стихи и поэзия