Владимир Климов

Как и намечали, после получения разрешения на свидание с отцом, в январе тридцать второго, Вера с дочерью побывали в Нижнем Новгороде. Александр Сергеевич прослезился, увидев дочь и подросшую Ирочку, расцеловал своих девочек и все время свидания не отпускал с колен внучку. Вера, наученная жизненным опытом, больше слушала, ни о чем не расспрашивая отца. Ведь любое неосторожное слово, дошедшее до ушей охранников, могло повредить ему. Да и сам Александр Сергеевич все время, отведенное на свидание, был крайне сдержан.

Привычку заботиться о своих родных не истребили и два года застенков. Александр Сергеевич принес с собой маленький кусочек вываренного, почти засохшего мяса и все настаивал, чтобы Ирочка его съела. Слухи о тяжелом положении в стране доходили и сюда, потому все пребывали в уверенности, что родные голодают. Убедить в обратном было невозможно. При расставании Александр Сергеевич сказал:

– Берегите бабушку – ей тяжелее всех. Не обижайте ее, водите почаще в кино – она это любит.

Как только вошедший в комнату охранник произнес: «Свидание окончено», – отец еще раз крепко обнял дочь, расцеловал Иру и, резко развернувшись, словно обрывая связующую нить с миром, не оборачиваясь, ушел.

Спустя месяц арестованный Полубояринов был переведен в Москву, как ему сообщили – в связи с сокращением срока заключения и подготовкой документов к досрочному освобождению. А в начале марта Александру Сергеевичу неожиданно разрешили побывать дома, о чем накануне даже сообщили семье. Эту последнюю встречу Ира запомнила на всю жизнь.

«Привезли деда к вечеру и сказали, что разрешение на побывку дано ровно на 12 часов. С самого утра дома стояла суматоха. Сестры хлопотали над нехитрым ужином, стараясь из самых простых продуктов приготовить хоть что-нибудь праздничное. Бабушка была настолько ошеломлена, что сидела в полном изнеможении. Мы с Олей задумали встретить деда сюрпризом: с помощью Алеши приводили в порядок маленький игрушечный граммофончик, привезенный еще из Франции, который должен был заиграть „Дунайские волны”.

Увидев из окна черную машину, Алеша галопом пустился вниз по лестнице и бросился деду в объятия. Так, окруженный спустившимися дочерьми, Александр Сергеевич медленно, несколько раз останавливаясь, поднимался по лестнице к своему дому. Наверху, у самых дверей в квартиру, стояли мы с Олей и в широкий лестничный проем внимательно следили за происходящим. Как только дед вступил на наш этаж, мы торжественно включили граммофон. Но, увы, на нашу тихую музыку никто не обратил внимания, перебивая друг друга, взрослые были увлечены разговором. Бабушка вышла из квартиры, ноги ее не держали, и она буквально упала на руки мужа и окруживших ее дочерей…»

Когда все большое семейство расположилось наконец за вечерним чаем, не сговариваясь, начали наперебой рассказывать веселые или забавные случаи, чтобы хоть как-то разрядить обстановку и отвлечь деда.

Климовы вспоминали Запорожье. Ирочка рассказала дедушке о своей невосполнимой потере. Как однажды, не послушав маму, она взяла на прогулку свою лучшую куклу, купленную в Париже. Ничего подобного ни у кого из подружек не было, и ей захотелось показать свою красавицу. Кукла была с фарфоровой головой, настоящими белокурыми волосами, умела говорить «мама» и пить из маленькой бутылочки воду. Мама не советовала брать куклу на улицу: «Заиграетесь и разобьете. Лучше пригласи подружек домой». Но Ира сделала по-своему. И конечно, закружившись с куклой, одна из девочек упала, и фарфоровая голова французской красавицы была безвозвратно испорчена: парик слетел, а прекрасные голубые глаза провалились. К тому же кукла перестала говорить. С громким ревом Ира поднялась домой и на вопрос мамы: «Что случилось?» – только и смогла произнести сквозь рыдания: «Кукла!» Ира проплакала горючими слезами до позднего вечера, но ни мама, ни вернувшийся с работы отец так и не стали ее утешать. Отец только заглянул в ее комнату и уже за дверью довольно громко сказал:

– Вера, не переживай, она сама успокоится и все поймет. Сейчас уже ничем не поможешь. Горе надо пережить самой.

Это были те самые слова, которые и было нужно услышать дочери. Это был урок на всю жизнь: если уж виновата, то разберись сама, думай наперед – жалеть о содеянном поздно. «Только там я поняла, какой же строгий у меня папа. А куклу мы вместе с мамой починили на следующее утро. Вложили ей в голову вату – глаза перестали проваливаться, приклеили на голову парик. Она так и осталась моей любимой игрушкой-подружкой», – закончила Ирочка свой рассказ.

Вера продолжила рассказ своими запорожскими воспоминаниями: