Владимир Корнилов; “Демобилизация”; Роман

— Да, конечно, — ответила она и голос у нее был невеселый. — Да. Я все понимаю. Просто размечталась. Он был бы маленький, а весь как ты… — Инга снова прижалась всем своим длинным худым телом к Сеничкину, но он чувствовал в ней скованность и сжатость, словно она раздета была только сверху, а внутри, под кожей, все на ней было застегнуто.

«Нехорошо, — снова подумал. — Трусливо. Женщина имеет право на ребенка. У них нет таких высоких задач. Им и нельзя не рожать. Что тогда будет с Россией, если русские перестанут рожать?! Ведь окраины беременеют, не переставая. Но мне сейчас прямо зарез…»

— Не сердись, — сказал громко. — Я тоже хочу сына. Твоего сына. Но сейчас, понимаешь…

— Да, — еще сильней сжалась она. — Да… У меня — аспирантура, у тебя — новая работа. И потом это все так внезапно… Тебе неловко у нас. Ты не знаешь моих стариков и тревожишься, как примут… Да, да… Это все мои глупые фантазии…

«Дурак, — сказал себе Алексей Васильевич, обнимая ее и целуя. — Дурак и негодяй. Ведь у нее мог быть ребенок от Борьки. Ведь еще чуть-чуть — и как можно было испортить породу… Интересно, заикалась ли она ему о ребенке? Да нет, вряд ли… Ведь она не любила его. Просто я. с помощью болтуна Иги толкнул ее к нему на матрас. Небось, на матрасе спит или на раскладушке. Казарма, мать родная!..»

— Не огорчайся. Все у нас с тобой будет, — сказал вслух.

Но утром, когда они пили кофе, ему уже напрочь не хотелось ребенка.
«Да и ей не нужен», — думал, глядя в ее усталое, осунувшееся за последние дни лицо.

— Я перекушу в институте, а ты сбегай на Ногина или в буфете возьми чего-нибудь…

— Ничего, не волнуйся…

— Я заскочу после шести? Не рано?

— Когда сможешь, Алеша.

— Тогда после шести… — поцеловал он Ингу и спустился в переулок.