Владимир Корнилов; “Демобилизация”; Роман

— Что ж, устроишься. Да я могу тебя хоть сейчас в ателье. Только ведь ты дизелист.

— Дизелист, — с сожалением кивнул Гришка. — Поздно на телевизоры переквалифицироваться. Вон этого к себе устройте, — он мотнул головой на быстро печатавшего Курчева.

— На хрен мне грамотных, — процедил хозяин.— Квитанцию я и сам оформлю. Паяльником он умеет?

— Умеет. Головастый. В аспирантуру не примут, к вам придет. Не прогоните?

— Вообще-то на хрен нищих. Но, если просишь, пусть приходит.

Борис со злостью тарахтел на своей «малявке». Цитаты из классиков под эту беседу казались музыкой.
«Убьет и сам не заметит», — думал он. И стал еще отчаянней колотить по клавишам.

16

Наконец, допечатав рукопись и отказавшись от выпивки и закуски, он сухо кивнул хозяину и покинул квартиру. Гришка, растерянный и робкий, выбежал в носках на площадку.

— Попрощаемся хоть!

Курчев обнял его и чмокнул в губы. Пахло от Гришки скверно — гнилыми зубами и перегоревшим спиртным, но всё же это был людской запах.

— Будь, — толкнул его в плечо Борис. Он никак не мог настроиться на прощальный лад. Тот, в пижаме, мешал, как надзиратель.

— Не дрейфь, — шепнул Гришка. — С «малявкой» обойдется. Игнат сказал, другая сейчас полоса. Выпускать потихоньку начали.

— Э, — отмахнулся Курчев. Он на время забыл про особистов. — С тобой бы обошлось. Ты поосторожней с этим.

— С этим? Он теперь на воду дует… — расхрабрился Гришка.

— На воду дует, а на тебя плюнет и разотрет.

— Не бойся. Еще увидимся, — боязливо оглянулся Гришка и, боднув Бориса, юркнул в дверь.

— Проводились? — улыбнулся Игнат. Он сидел в том же кресле, расстегнув пижаму на две верхние пуговицы и распустив живот. Вид у него теперь был куда благодушней и человечней. То ли потому, что на столе появилась закуска и уже стоял запотевший хрустальный графин из холодильника, то ли оттого, что исчез лейтенант.

— Он ничего парень, — хихикнул Гришка. — Тоже дёру дать собирается.

— Не спорю, не спорю,— благодушествовал бывший заготовитель. — Но одним, знаешь, веселей и аккуратней. Слушай, Григорий Батькович. Тебе этого… ну, того, финансов, одним словом, не требуется?

— Да что вы, Игнат Трофимович? — от неожиданности покраснел Новосельнов.

— Не стесняйся. Между своими — какой стыд?

— Нет, я компенсацию получил, — хлопнул себя Гришка по кителю, где слева весьма солидно оттопыривалось от свернутых сторублевок.

— Могу для симметрии добавить, — загоготал бывший лагерник. — Совсем как баба будешь.

«Чтоб ты меня, как бабу…» — уточнил про себя Гришка. — У жены дома кое-что есть, — пояснил вслух. — Так что спасибо пока…

— Это ты правильно сказал — пока. Телефон запиши мне тут, — пододвинул ему хозяин совершенно нетронутый бювар, лежавший рядом с такой же нетронутой пепельницей на журнальном столике.

В доме не писали и не курили. После лагеря хозяин решил беречь здоровье, а дочь-юристка, хоть квартира и была на ее имя, жила у мужа.

— А вообще бы взял, — повторил хозяин с усталым безразличием. — Или сразу на работу пойдешь?

— Не знаю, — пожал плечами Гришка. Устраиваться в Ленинграде ему страсть как не хотелось.

— На одну комнату — это я тебе в месяц организую. Сейчас уже поздно, завтра с утречка обзвоню кой-кого. Вас двое?

— Теща третья, — снова покраснел Гришка, словно почувствовал себя виноватым.

— Ну, трое еще сойдет. В Москве сколько угодно таких, что вшестером на пяти метрах кувыркаются.