Владимир Крючков. Время рассудит

Ещё с довоенной поры в доме Крючковых висела огромная карта мира[36], и за младшим сыном, читавшим много газет и слушавшим по самодельному приёмнику все новостные передачи, закрепилась негласная обязанность домашнего политинформатора по международным вопросам. Так что он со школьных лет хорошо разбирался в политической географии, без труда находил на карте любую страну и мог рассказать о её государственном устройстве и политике. А позднее, работая в прокуратуре, Владимир Александрович по поручению райкома партии часто выступал в трудовых коллективах с докладами по внешнеполитическим проблемам.

В общем, приёмная комиссия ВДШ ответами Крючкова осталась довольна, успешно сдал он и вступительные экзамены. Однако после их завершения всех абитуриентов отправили по домам — ждать окончательного решения. Пребывать в мучительном неведении пришлось до самого конца августа. Нетрудно представить, с какой радостью в доме было воспринято долгожданное известие из Москвы о зачислении В. А. Крючкова слушателем дипломатической школы!

Впервые в жизни Крючкова наступило время, когда он мог всецело посвятить себя учёбе. Правда, не давали покоя мысли о семье: жена с маленьким сыном остались в Сталинграде, и им там приходилось не слишком сладко — ушёл из жизни Александр Ефимович, давала о себе знать скудость семейного бюджета.

Письма близких людей не лгут. В семейном архиве сохранились пожелтевшие странички посланий, написанные Екатериной Петровной порой на каких-то случайных обрывках бумаги (кое-где и в школах ещё писали на полях газет) и адресованные мужу в период его учёбы в дипшколе. На конвертах — неизменный адрес: Москва, Стремянный переулок, дом 29, комната 26. Перед нами — не только трогательная история любви к мужу и первенцу — сыну Сергею, но и история нелёгкой жизни того времени. С позволения близких родственников заглянем в них.

В письме от 14 февраля 1952 года — о болезни сына: «Он стал бледненький. Обострение дизентерии. Покормила картошкой на комбижире, не было нигде сливочного масла. Теперь всё время просит кушать, кидается на всё, мой галчонок, ротик так и открывает. Володя, нужно ему сухарей, хороших, но не сдобных, простых, и рису. Может быть, по 1 кг. Тогда купи и передай мне через Ольгу Владимировну (а мне денег вышлешь меньше). Если сможет О. В. взять хоть 1 кг яблок. У нас нет, а Серёже велят давать ежедневно, а в городе 30 р., да и то неважные».

Другое письмо написано чуть позже: «Яблоки есть ещё — 5 шт. Я ведь Серёже перед твоими покупала 1,5 кг».

Заботы повседневные: «Была у Иры. Она привезла Серёже хорошенький костюмчик за 13 р. Во какой хороший, и дёшево! К лету можно будет купить ещё. Книгу самую главную «Литературное чтение в школе» достала, не надо теперь».

И ещё: «Ухожу в школу к 8 ч. утра, прихожу в 4–5 ч. вечера. И почти ежедневные собрания, совещания, политучёба, и всё — вечерами. К урокам готовиться нет совсем времени. Вот приедешь — увидишь. Вернее, меня-то будешь мало видеть».

Письмо от 8 мая 1952 года: «Получила перевод. Пойду и отдам за квартиру. Себе оставлю 30 р., есть у меня ещё 30 р.».

А сколько восторгов, когда удалось купить сыну велосипед! «Научился кататься сразу. Он всё делает сразу. Сразу бросил грудь сосать, сразу пошёл, сразу стал говорить! Да ещё как катается! И назад, и вперёд, и рулит даже! Так что к твоему приезду будет велосипедист в совершенстве».

…Крошечная комнатка общежития ВДШ в Стремянном переулке насчитывала шесть квадратных метров на двоих, но о лучших условиях Крючков и не мечтал. Не отличалось простором и здание дипшколы, находившееся неподалёку от Красных Ворот. Но главное — в нём была прекрасная библиотека, которая просто поразила Владимира Александровича, жадного до чтения, своим богатством. В ней он и проводил практически всё свободное от занятий время, благо в подвальном помещении школы находился уютный и недорогой буфет.

Совершенно неожиданно Крючков приобрёл известность среди слушателей — часто в коридорах он ловил на себе любопытные взгляды и слышал примерно одну и ту же фразу: «Вон идёт тот самый чудак, который учит венгерский!»

Венгерский язык с его немыслимыми по сложности грамматическими конструкциями, невероятным количеством падежей казался для слушателей ВДШ чем-то непостижимым. Тем более что на глазах у всего потока двое других слушателей, приступивших к его изучению вместе с Крючковым, через несколько занятий обратились к руководству школы разрешить им изучать другой язык, так как венгерский оказался им не под силу. Группа распалась, и все три года Владимир Александрович штурмовал казавшийся другим непреступным предмет один на один с преподавателем. Справился, и неплохо.