Владимир Маяковский. Роковой выстрел

Понятно, что после декабря 1935 года печаталось: «с футуризмом бой». Гибель Маяковского оказалась тем рубежом в истории литературного конструктивизма, который этому течению не суждено было пережить. Продолжали, правда, выходить стихи и поэмы, создавалась видимость живой борьбы. Но не было больше новых стихов Маяковского – исчез и раздражитель, и повод творчества, исчезла опора и основа в жизни и в литературе. Хотя по отношению к конструктивистам это, на первый взгляд, и звучит парадоксально. Оставалось теперь два пути. Либо пережевывать старые споры (этого, в общем, и не было); либо продолжать писать о погибшем поэте как о живом. Только живого не было! Пришлось писать о мертвом. Так появилась поэма К. Митрейкина в 1931 году, стихи Арго в 1933-м. Никто уже не мешал ерничать, пародировать и т. д., но пародия при отсутствии реального смысла литературной деятельности явно не удавалась. То же, что последовало за декабрем 1935 года, уже история другого Маяковского, к реальному отношения не имеющая. Жестоко исполнилось желание Сельвинского писать о мертвом Маяковском как о живом. Это стало можно делать уже только про себя и целых 30 лет. На поверхности же были стихи о Маяковском и партии. Когда же стало можно говорить в открытую, это мало кому было нужно и понятно. К невеселой истории конструктивистов после 1930 года мы и переходим.

Основное сочинение Арго – штатного пародиста конструктивистов – на интересующую нас тему появилось в 1933 году, т. е. тогда же, когда и стихотворение Сельвинского, где он поминал «с Маяковским бой». Арго сочинил «Действительное происшествие, случившееся с автором в ночь с 29 на 30 декабря 1932 г., или ТО, ЧЕГО НЕ БЫЛО»[259]. Уже название не оставляет сомнений в том, что речь пойдет о Маяковском. Сочинению предшествуют два эпиграфа:

Пускай могила меня накажет…
Бывшая народная песня
Но не хочу, о други, умирать.

А. Пушкин

Поразительно, но факт – перед нами пародия, использующая реалии похорон Маяковского! Причем приемы пародирования ничем не отличаются от обычных конструктивистских упражнений конца 20-х годов. Те же «прозрачные» намеки, назойливое использование названия поэмы «Хорошо!» и т. п.

Сюжет сводится к засыпанию «лирического» героя перед операцией аппендицита. В процессе чего он видит сон.

Итак:

И первым мазком эфира
Ошпарен и оглушен,
Я слышу из дальнего мира
Доносится:
Хорошо!
И грань проходя за гранью,
Отчетливо чувствую я
Последнюю грань Сознанья
И первую небытия.

Конечно, сочинение Арго преследует и чисто литературные цели. Например, продолжает борьбу конструктивистов за так называемую большую форму, но вновь при помощи реалий похорон Маяковского. Вспомним хотя бы многочисленные воспоминания об огромных подошвах Маяковского, выступавших из гроба.

Читаем Арго дальше:

И вижу я, как без ненужной тары
Мой утлый прах от пяток до щеки
Берут уже отнюдь не санитары,
А опытнейшие гробовщики.
Они неукоснительно проворно
Кладут меня во гроб
изделия МОСДРЕВ,
На коем гробе буквы
«Эм» и «Эф»,
Что означает:
«Малой формы»!
Мне в этот гроб войти не суждено!
Мне в том гробу невыносимо тесно.
Я протестую!..
Выпираю!
Но —
Кому понять покойничьи протесты!..
Я втиснут в гроб
и медленно плыву.
Курс – крематорий,
через всю Москву!..

По пути герой размышляет, как ни странно, все о том же – о последних днях Маяковского. Среди прочего, как известно, задерживалось издание собрания сочинений Маяковского. Это даже стало одной из тем письма Л.Ю. Брик Сталину.

И тут Арго «расщедрился» и «дал», наконец, бумагу покойному:

И предел мечты о благе —
Мне подносят разрешенье
На двенадцать тонн бумаги!

В реальности же покойнику пришлось дожидаться бумаги еще три года – до сталинской резолюции, хотя какие-то отдельные книги, конечно, появлялись. Арго продолжает иронизировать:

И сквозь медленную дрему
Слышу я фанфары звуки

:То, что грезилось живому,
Мертвому дается в руки.
И грохочут миллионов
И приветствия и крики:
Ты бессмертен,
как Леонов,
Как Пильняк,
как Боборыкин!