Владимир Маяковский. Роковой выстрел

В связи с нестойкостью и частыми сменами настроения, берущими свое начало в неуравновешенности, чрезмерной чувствительности и резкости проявлений эмоционально-аффективной сферы, необходимо упомянуть еще об одной особенности характера М., а именно о большой односторонности и недостаточной критичности его подхода к окружающим в быту. М. обладает большим даром наблюдательности. Однако его наблюдательность имеет очень «субъективный» характер. Будучи «человеком настроений», М. замечал в окружающем только то, что особенно сильно на него действовало в данную минуту, поражало его или заинтересовывало, в зависимости от того, в каком состоянии духа, настроения в этот момент он находился. Этим объясняется, в частности, поверхностность, скоропалительность его суждений о людях. М. часто судил и делал выводы о человеке по первой бросающейся ему в глаза черте его внешности или поведения, он мог выхватить в человеке одну какую-либо поразившую его деталь, раздувая ее до преувеличенных размеров, не замечая других особенностей этого человека, не замечая всего человека в целом. Отсюда понятно, что М. мог часто и сильно ошибаться в людях.

Элементарность, конкретность М.

При всей глубине, интенсивности, безудержности своих эмоций и аффектов М. был очень элементарен и, если можно так выразиться, примитивен во всех своих проявлениях. Его действия, чувствования определенны, непосредственны, носят на себе печать прямоты, искренности. М. совершенно не был способен к лицемерию, обману, фальши, хитрости, задним мыслям или хитроумным комбинациям. Все это было настолько чуждо его характеру, что он испытывал нечто вроде суеверного страха перед людьми, у которых эти особенности были выражены (случай с Крученых).

В полном соответствии с этим мышление М. имеет чрезвычайно конкретный, образный, если можно выразиться, предметный характер. Способность к абстракциям была несвойственна М.

М. не только не питал никакой склонности к наукам, имеющим отвлеченный характер и требующим способности к абстрагированию, как, например, математика или философия, но само занятие, например, научной или исследовательской деятельностью, требующей объективности анализа и обобщений, было ему в высшей степени несвойственно.

Наиболее ярко чувственно-конкретный характер мышления М. выявился в его поэтическом творчестве. М. оперировал словом как конкретным, материальным объектом, стремился его сделать максимально-конкретным, так, чтобы оно стало как бы ощупываемым, осязаемым. Это сказывалось уже в манере М. говорить. М. произносил слова звучно, внушительно, слова как бы «падали», создавая впечатление материальности, как если бы они имели вес. М. пользовался словом не столько как отвлеченным, абстрагированным символом, являющимся средством для передачи определенных понятий, сколько брал в слове именно его материальную, конкретно-чувственную основу, из которой в дальнейшем этот отвлеченно-абстрактный смысл слова развился. Эту конкретно-чувственную, архаическую основу слова он выделял и со свойственным ему гиперболизмом максимально выпячивал в своем творчестве. В этом заключается смысл характерных именно для М. (а не всех футуристов вообще) переделок, искажений существующих и образований новых слов в поэзии М.

Когда хотел изобразить человека дефективного, с каким-нибудь пороком или недостатком, то прибегал при этом к такому чувственно-наглядному образу, как «человек без уха», «человек без руки» и т. д. В его поэтическом творчестве преобладала прямая, непосредственная форма высказывания, обращения к людям.

В его рисунках мы точно так же видим преобладание простых, элементарных цветов и контрастных сочетаний.

Конкретная направленность присуща всей личности М. в целом. Это находило свое выражение в реальности и злободневности М., в том, что его больше всего интересовало и наиболее глубоко затрагивало только реальное, только то, что живет, действует, происходит в настоящий момент. Отсюда же, от реальности, от настоящего исходит и установка М. в его творчестве на будущее, которое в сознании М. как художника преломляется не как оторванное от настоящего, а как его логическое завершение. Здесь снова мы имеем дело с гиперболизмом М., который, не удовлетворяясь настоящим, как оно есть на сегодняшний день, стремится придать ему те колоссальные гигантские размеры, которые ему будут свойственны в будущем. М. как бы преломляет настоящее через увеличительное стекло будущего.