Владимир Мономах. Между историей и легендой

«В лето 6561 (1052/53 по сентябрьскому стилю) у Всеволода родился сын и нарек имя ему Владимир, от царицы грекини» – такими словами сообщает о его рождении «Повесть временных лет» – летописный свод, формирование которого завершилось вскоре после вступления Мономаха на киевский стол. Упоминание о подобном факте – довольно редкий случай в истории древнерусского летописания. До этого момента «Повесть временных лет» сообщает даты рождения пяти князей – Владимира, Изяслава, Святослава, Всеволода и Вячеслава Ярославичей. В Синодальном списке Новгородской первой летописи упоминается о рождении Святополка Изяславича, двоюродного брата Мономаха, который родился в 6558 (1049/50) г. и был старше его примерно на три года. Появление на страницах летописей информации о датах рождения князей свидетельствует о том, что она могла быть зафиксирована еще при их жизни. Впрочем, князь, ставший автором первого в русской литературной традиции автобиографического произведения, предоставляет дополнительную информацию о себе: «Я, худой, дедом своим Ярославом, благословенным, славным, нареченный в крещении Василий, русским именем Владимир, отцом возлюбленным и матерью своею, Мономахи…»[12] Эти два свидетельства дают основание предполагать, что Владимир Мономах по материнской линии приходился родственником византийскому императору Константину IX Мономаху (1042–1055).

Род Мономахов не принадлежал к императорскому дому, хотя был связан со многими аристократическими фамилиями Византийской империи. Константин, его последний представитель по мужской линии, оказался на троне вскоре после государственного переворота 1042 г., когда в результате свержения императора Михаила V (1041–1042) власть оказалась в руках сестер Зои и Феодоры, последних представительниц Македонской династии, ведущей свое происхождение от императора Василия I (867–886), которые, оказавшись не в состоянии руководить государственными делами самостоятельно, после долгих поисков соправителя остановили свой выбор на кандидатуре Мономаха. На следующий год после его воцарения под стенами Константинополя появился русский флот под командованием новгородского князя Владимира Ярославича, старшего сына Ярослава Мудрого.

О причинах экспедиции в «Повести временных лет» ничего не сообщается, однако современник этих событий, византийский историк Михаил Пселл, глухо писал о том, что подготовка этого нападения началась на Руси заблаговременно, едва ли не со времени вступления на престол императора Михаила IV (1034–1041), но приготовления были окончены только после вступления на престол Константина IX, когда «варвары, хотя и не могли ни в чем упрекнуть нового царя, пошли на него войной без всякого повода, чтобы только приготовления их не оказались напрасными»[13]. По утверждению историка Иоанна Скилицы, непосредственным поводом для экспедиции послужило убийство на торговой площади в Константинополе «знатного скифа»: хотя византийский император, ради сохранения мира, готов был урегулировать возникшее недоразумение дипломатическим путем, его инициатива была надменно отвергнута «катархонтом» росов Владимиром[14]. Слова Михаила Пселла позволяют предполагать, что в действительности напряжение в отношениях между двумя странами нарастало давно, а инцидент на торговой площади, о котором сообщает Скилица, мог служить лишь прикрытием для похода, истинной целью которого являлось стремление к получению контрибуции с византийского правительства.

По свидетельству «Повести временных лет», на пути к столице империи русский флот сделал остановку в устье Дуная. По мнению Г. Г. Литаврина, именно здесь послы Константина Мономаха вели переговоры с Владимиром Ярославичем о компенсации за гибель в столице «знатного скифа»[15], в результате которых получили от новгородского князя «надменный ответ». В чем именно он заключался – неизвестно, но, когда летом 1043 г. Владимир оказался в акватории Мраморного моря, в непосредственной близости от Константинополя, в качестве гарантии сохранения мира было выдвинуто требование об уплате не компенсации за одного убитого, а крупной контрибуции для всего русского войска, которое, по утверждению Скилицы, было отвергнуто византийской стороной даже перед угрозой сражения, когда обе стороны, уже приготовившись к бою, выжидали удобный момент для атаки.