Владимир Набоков, отец Владимира Набокова

Когда Набоков, Аджемов, Винарев и я в первый раз попытались доказывать в недрах кадетского центрального комитета на Французской набережной, 8, что надо свернуть с путей нашего классического империализма, мы столкнулись с самым упорным сопротивлением. Милюков со свойственной ему холодной отчетливостью доказывал, что цели войны должны быть достигнуты, что нельзя говорить о мире, пока не будет создана Югославия и т. д. Генерал Алексеев, ходивший тогда к кадетам и числившийся в нашем партийном списке по выборам в Учредительное собрание, развивал мысль, что армия может быть поднята, только бы найти твердую архимедову точку приложения рычага, который ее подымет. Наша группа спрашивала, где же лежит эта точка, и не получала ответа. К. Н. Соколов – бывший тогда красноречивым глашатаем истин подлинной кадетской внешней политики, со свойственными ему блеском и обыкновенностью речи, разбивал наши построения. После наших совещаний, в которых Набоков выступал как осторожный вождь всей партии, считавшийся с настроениями всех ее крыльев, мы составили для собиравшегося тогда предпарламента проект перехода к очередным делам, осторожно говоривший о мире по общему решению союзников. Но нас и, больше всего, меня, действовавшего в меньшим чувством партийной ответственности, провалили огромным большинством голосов. Я не буду вспоминать другого совещания – происходившего около этого времени у кн. Гр. Н. Трубецкого, где вопрос о продолжении войны был поставлен еще более решительно и резко. Набоков рассказал о нем в своих воспоминаниях, и я не буду повторять его рассказа. Но я должен добавить, что я так же отчетливо запомнил, как и Набоков, это собрание. В самом деле, ни разу раньше и ни разу позже Набоковым, Коноваловым и другими не была так ясно и просто формулирована та дилемма, к которой Россию прижали события – разумный мир или неминуемое торжество Ленина.

Набоков чрезвычайно интересовался в то время вопросами внешней политики. Шла речь, по почину М. И. Терещенко, о назначении его послом в Лондон, куда, как известно, Временное правительство всех составов так и не нашло времени назначить своего представителя. Конечно, более блестящего выбора нельзя было сделать среди тогдашних правительственных и общественных верхов, чем Набоков, для поста русского посла в Лондоне. У него были все данные – глубокая умственная культура и светское воспитание, превосходная политическая школа и великолепное знание языков, самообладание и настойчивость, гибкость и находчивость. Но план посылки Набокова в Лондон не осуществился – я не помню уже, по какой причине. Он остался в Петербурге бороться за вторую часть своего ответа на вопрос «что же дальше и где выход?».

То была уже область внутренних политических отношений революционной России. Мы видели его понимание задач, которые стояли на очереди. В огромном хаосе, в который превратился весь русский мир, надо было найти и укрепить «великие и подлинные начала русской революции».

Эти начала были Набоковым записаны в акте отречения Великого Князя Михаила: сильное правительство, ведущее страну к Учредительному собранию… «Посему, – кончался этот акт, – призывая благословение Божие, прошу всех граждан державы Российской подчиниться Временному правительству, по почину Государственной думы возникшему и облеченному всей полнотой власти, впредь до того, как созванное в возможно кратчайший срок на основе всеобщего, прямого, равного и тайного голосования Учредительное собрание своим решением об образе правления выразит волю народа».

Была ли ошибочна эта концепция или нет, я подробно судить здесь не буду. Ставка на русское народовластие была, бесспорно, бита. Но следовало ли из этого, что должна была ставиться другая задача и что другая задача могла быть вообще тогда поставлена. Я глубоко убежден, что, отдав все свои силы торжеству этой политической концепции, Набоков не ошибся, что унаследованные человечеством от двух французских революций идеи учредительной власти и всеобщей подачи голосов в России, так же как бесчисленное множество раз в других странах, могли сослужить огромную организационную роль. Но надобно было, чтобы к Учредительному собранию вела страну сильная власть, способная через народную волю строить, а не разрушать.