Владимир Набоков: русские годы

На второй неделе июля Набоковы отправились на автобусе в Мулине, расположенный в тридцати пяти километрах от моря; дорога вилась между крутыми, заросшими кустарником скалами, позаимствованными из какого-то китайского пейзажа. Набоковы остановились в приземистом, трехэтажном «Отель де ля Пост», второй по величине и классу из двух гостиниц в городе, окна которой, закрытые ставнями, выходили на главную площадь. В природе, окружавшей этот очаровательный городок, расположенный на высоте двух с половиной тысяч футов над уровнем моря, было что-то неожиданно северное, Набоков наслаждался великолепными горами и множеством незнакомых цветов. Здесь 20 и 22 июля, бродя по крутым склонам окружавших Мулине гор, на высоте четырех тысяч футов, он заметил и поймал два экземпляра бабочек, которые удивительно отличались от других «голубянок», порхавших вокруг. В первой своей американской энтомологической статье он назовет их Plebejus (Lysandra) cormion. «Быть может, они не заслуживают названия, — признавал он впоследствии, — но что бы они из себя ни представляли — новый вид в процессе формирования, забавную проделку природы или результат случайного скрещивания, — они остаются большой и чудной редкостью»²⁴. Впервые он столь близко подошел к тому, о чем мечтал всю жизнь, — к открытию нового вида.

Европа готовилась к войне, и поля вокруг Мулине были усеяны палатками военного лагеря, а музыка, гремевшая на площади, и звуки учебных выстрелов, доносившихся из-за города, заглушали звон коровьих колокольчиков. Набоковы питались в «лучшей» гостинице Мулине, пока Владимир не зашел по ошибке на кухню, где принял за черную икру рой мух, покрывавших тарелку с мясом. После этого случая им стала готовить хозяйка их гостиницы, но тут в военном лагере разразилась эпидемия дизентерии, и, когда Набоковы обнаружили в поданной им ветчине червей, они стали есть одно варенье из банок, которые открывали прямо перед едой. Прочитав однажды в газете рекламу русского пансиона в Кап д'Антиб, они немедленно заказали комнаты и отправились назад на побережье в красном туристическом автобусе, который пронзительно трубил на крутых поворотах²⁵.

В последнюю неделю августа они поселились в пансионе — «Вилла Сипр» по улице Шмэн де л'Эрмитаж, 18, расположенном в большом доме посредине узкого полуострова. Дом этот, некогда принадлежавший герцогу Лахтенбергу (русскому, несмотря на свое имя), был превращен в «русскую, очень русскую, инвалидную виллу» — Дом Союза Георгиевского креста для инвалидов войны. Зонтичные сосны и голубые бухты, окружавшие полуостров, создавали идиллическую картину, но Набокова бесили слухи, распространяемые «завистливыми идиотами» в Париже, о том, что он с семьей нежится на Лазурном берегу: «Нам просто деваться некуда». Положение было скверное: никогда раньше они не испытывали подобной нужды, жизнь казалась медленной смертью, они не знали, что делать²⁶. Набоков обратился за помощью в Русский литературный фонд в Америке: «Не могу вам сказать, как была бы для меня важна в настоящее время хоть небольшая ежемесячная поддержка: мое материальное положение еще никогда не было столь ужасно, столь безвыходно. Мой литературный доход не составляет и половины очень скромного бюджета». Фонд смог послать только 20 долларов²⁷.

В то время как английский драматург Ноэл Коуард получал самые высокие в мире гонорары, Набоков, приступая к работе над еще одной пьесой, надеялся не на сказочные богатства, но лишь на небольшой заработок от журнальной публикации пьесы, а также на столь же скромный доход от ее постановки в предстоящем сезоне, в том случае, если она подойдет Русскому театру. За сентябрь он написал «Изобретение Вальса» и 3 октября отослал рукопись²⁸.

VI «Изобретение Вальса»