Владимир Набоков: русские годы

Нужно отметить то уникальное положение, которое «Дар» занимает среди всех произведений Набокова. За пять лет, ему предшествующих, Набоков написал шесть самостоятельных романов. Работа над «Даром» заняла у него пять лет и вызвала в его творческом сознании такие мощные отзвуки, что они не затихали несколько десятилетий: рассказ «Круг», написанный в январе 1934 года и остающийся в орбите Федора; неопубликованное лепидоптерологическое «Второе приложение к „Дару“» 1939 года; протест против смертной казни в «Приглашении на казнь», перекликающийся с протестами Николая Гавриловича Чернышевского, но ставящий его метод социально-критического реализма с ног на голову; реальная набоковская автобиография, напоминающая выдуманную автобиографию Федора; «Событие», которое, отталкиваясь от образа Федора как художника-героя, изображает художника-труса; пародийная биография писателя в «Подлинной жизни Себастьяна Найта»; «Волшебник», реализовавший щеголевскую идею книги о мужчине, который женится на вдове, чтобы овладеть своей будущей падчерицей; наконец, задуманный второй том «Дара», который превратился в «Solus Rex», еще один роман большого масштаба. «Волшебник» и «Solus Rex», в свою очередь, становятся прототипами «Лолиты», с одной стороны, и романов «Под знаком незаконнорожденных» и «Бледный огонь» — с другой. В «Даре» можно увидеть истоки почти всех основных художественных замыслов Набокова за тридцать лет. Еще один любопытный факт. Два крупных русских произведения, задуманных Набоковым после «Подлинной жизни Себастьяна Найта», — «Волшебник» и «Solus Rex» — потерпели бедствие и были спасены, только когда Набоков превратил их в гораздо более пригодные к плаванию английские галеры — «Лолиту» и «Бледный огонь». Создается впечатление, что первый англоязычный роман Набокова высвободил что-то в его судьбе или что-то сместил в его художественном сознании, из-за чего он смог полностью осуществить свои последующие русские замыслы только после их алхимической перегонки на английский язык.

VIII

В апреле 1940 года, после нападения Германии на Норвегию, заголовки французских газет пестрели вопросительными знаками: «Кто следующий? Швеция? Голландия? Румыния? Югославия?» Никто, однако, не подумал назвать Бельгию и Францию. Но, не дожидаясь нового наступления немцев, нацелившихся на Париж, Набоковы готовились к отъезду. К 20 апреля Набоков получил все паспорта и надеялся в течение недели заручиться американской визой⁵⁰.

После того как Франция отказалась предоставить ему разрешение на работу и тем самым обрекла его семью на полунищенское существование, после того как французские чиновники сделали все, чтобы затруднить его отъезд в Америку, Набоков не питал большой любви к этой стране, куда он попал не по своей воле. У него не было ни малейшего желания идти во французскую армию, оставив на произвол судьбы жену и сына, которые, как иностранцы и как евреи, подвергались смертельной опасности в любом государстве, бессильном перед немецкой военной мощью. После Перл-Харбора Набоков, уже ощущавший себя лояльным гражданином Америки, повел себя по-другому и, хотя США вторжение едва ли грозило, хотел пойти добровольцем в армию. Однако в настоящий момент он видел свой долг в том, чтобы вывезти из Франции жену и сына⁵¹.

В Нью-Йорке HIAS — организация, занимающаяся спасением евреев, зафрахтовала судно для перевозки беженцев. Во главе организации стоял старый друг набоковского отца Яков Фрумкин, который сохранил, как и многие другие евреи из России, благодарную память о покойном Владимире Дмитриевиче, смело выступавшем против кишиневских погромов и дела Бейлиса, и с радостью вызвался помочь его сыну, предложив ему билет за половину стоимости⁵².

Теперь, когда Америка, казалось, уже маячила за горизонтом, Набоков начал записывать в тонких ученических тетрадях наброски будущих лекций, из которых сохранились лишь отрывочные фрагменты о Тургеневе и «Анне Карениной». Он сообщил Карповичу, что уже приготовил годичный курс лекций по русской литературе и теперь читает их стенам своей комнаты. Позднее он вспоминал, что его заметки к лекциям заняли около двух тысяч страниц⁵³.

Приближался отъезд, и, по словам Дмитрия Набокова, вся семья волновалась, как перенесет непростое путешествие порыв вдохновения, необходимый для «Solus Rex»⁵⁴. Опасения оказались ненапрасными: Набокову пришлось уложить в чемоданы и на долгие годы забыть не только рукопись «Волшебника» и незаконченного «Solus Rex», но и свою славу писателя-эмигранта. Двадцать лет спустя, когда «Волшебник» переродился в «Лолиту», a «Solus Rex» перерастал в «Бледный огонь», Набоков снова пересек Атлантический океан — теперь уже на лайнере, в библиотеке которого красовалась на полке «Лолита» и вышедший в ее кильватере первый перевод сиринского романа. Набоков путешествовал как знаменитый американский писатель, которого ждали в Европе триумфальное турне и череда великолепных приемов в честь выхода в свет французского, английского и итальянского изданий самого знаменитого из его романов.