Владимир Набоков. Русские романы

Образ главной героини вбирает черты фетовской розы. Об этом свидетельствуют многочисленные примеры скрытого цитирования. Так, из письма Машеньки Ганину: «Если ты возвратишься, я замучаю тебя поцелуями…» А у Фета: «Зацелую тебя, закачаю…» Ганин постоянно вспоминает нежность образа Машеньки: «нежную смуглоту», «черный бант на нежном затылке». Сравним у Фета: «Ты так нежна, как утренние розы…» Алферов о Машеньке: «жена моя чи-истая». У Фета: «Ты так чиста…» Поэт Подтягин говорит о влюбленном Ганине: «Недаром он такой озаренный». У Фета: роза дарит соловью «заревые сны».

Образ розы в емкой системе цветочного кода занимает главное место. Роза – символ не только любви, радости, но и тайны. Ср. латинское sub rosa как обозначение тайны[145]. И не случайно, что в романе, где рассыпано немало цветов, роза, символизирующая первую любовь героя, не названа ни разу. Таково зеркальное отражение приема называния: героиня, чьим именем озаглавлено произведение, ни разу не появляется в реальности.

Намек на скрытый смысл, заложенный в имени, делается уже в первых строках романа: «Я неспроста осведомился о вашем имени, – беззаботно продолжал голос. – По моему мнению, всякое имя… всякое имя обязывает» (о потаенном значении имени – см. далее).

Образ розы как аллегории Машеньки возникает в зашифрованной отсылке во фразеологию другого языка. Так, Ганин, сидя рядом с Алферовым, «ощущал какую-то волнующую гордость при воспоминаньи о том, что Машенька отдала ему, а не мужу, свое глубокое благоухание». А по-французски: «Elle a perdu sa rose» (буквальный пер.: она потеряла свою розу) – это о потере девственности.

Умышленное непроизнесение имени, погружение его в тайну либо подмена другим, условным, – известный прием сакрализации образа. Любовь в сознании героя связана с тайной. Так, о летнем романе Ганина и Машеньки: «дома ничего не знали…» И позже, в Петербурге: «Всякая любовь требует уединенья, прикрытия, приюта…»

Переживая заново свое чувство в Берлине, Ганин скрывает его, ограничивается намеками, которые лишь подчеркивают таинственность происходящего. Он говорит Кларе: «У меня удивительный, неслыханный план. Если он выйдет, то уже послезавтра меня в этом городе не будет». Старому поэту Ганин делает псевдоисповедальное заявление о начале своего счастливого романа.

Примером десакрализации чувств, разглашения тайны, демонстративного показа счастья и немедленной его утраты служит в романе поведение Людмилы, любовницы Ганина. Она рассказывает Кларе «еще не остывшие, до ужаса определенные подробности», приглашает подругу вместе с Ганиным в кино, чтобы «щегольнуть своим романом…»

Сокрытие образа героини, аналогичное приему умолчания имени[146], прочитывается в романе Набокова как аллюзия на сонеты Шекспира, обращенные к возлюбленной. Названные в стихах черты послужили определением ее условного образа, в шекспироведении она названа «Смуглой Леди сонетов». Лирическая отсылка обусловлена внешним сходством героинь и вместе с тем их духовным контрастом. (Ср. Сонеты 127–154, посвященные «Смуглой Леди».)

С другой стороны, «нежная смуглота» Машеньки – поэтическое эхо «Песни Песней». «Не смотрите на меня, что я смугла; ибо солнце опалило меня…» Другим условием аллюзии является аромат, связанный с образом героини, девы-розы, – в «Песне Песней» – связанный с образом возлюбленной: «…и благовоние мастей твоих лучше всех ароматов!»

Третий источник, с которым связан образ Машеньки, девы-розы, – это «Цветы зла» Ш. Бодлера. Пародийная отсылка к воспетой поэтом возлюбленной, мулатке Жанне Дюваль, в текстах не названной, сопряжена с названием сборника. Между тем аллюзия набоковского образа ведет и к «Стихотворениям в прозе» Ш. Бодлера – в частности, к «Приглашению к путешествию», в котором поэт обращается к возлюбленной, используя метафору цветов.

«Что до меня, я отыскал свой черный тюльпан и свой голубой георгин. Несравненный, вновь обретенный тюльпан, мифический георгин – не правда ли, только там и могут они вырасти, в этой прекрасной стране, такой спокойной и мечтательной, где повсюду цветет жизнь?»

Стихотворение в прозе Ш. Бодлера «Приглашение к путешествию» так же, как и связанное с ним музыкальное произведение «Приглашение на вальс» К. Вебера, появляются в качестве референтных текстов и в более поздних романах Набокова, в частности, во втором романе «Король, дама, валет», что будет рассмотрено ниже. Отмечу по ходу одну характерную для набоковской художественной практики черту: лирический образ, выведенный автором в одном романе, затем появляется в пародийном обличье – в другом. Например, образ девы-розы, засекреченный приемом аллюзии в «Машеньке», возникает в «Подвиге» в сниженном обличье официантки Розы «богини кондитерской», с которой у героя завязывается короткий роман.