Владимир Ост

Действительно, на первый взгляд, это была классическая, известная любому москвичу коллекция зданий. Но стоило присмотреться внимательнее, и взору открывалась совсем иная, потрясающая картина. В ярком свете дня здания оказывались трансформированными до неузнаваемости. Солнце по своей прихоти меняло формы и внешность улиц, густо забеливая лучами одни фрагменты домов и причудливо дополняя другие кубами, тетраэдрами и прочими фигурами, выполненными из добротной, плотной тени. Причем теневые конструкции, вмонтированные в арки и ниши зданий, казались не менее прочными и значительными деталями архитектуры, чем балконы, эркеры, колонны.

Я думаю, будь Маяковский жив, эта картина ему наверняка понравилась бы. Более того, думаю, что если в наше время его мятежная душа, бродя по миру, иногда наведывается в Москву, то на постой она останавливается, скорее всего, именно здесь. Поселяется внутри памятника, который напоминает собой выгнутую парусом звезду, и тогда каменная статуя становится одушевленной. И Маяковский наблюдает, как день течет по руслам улиц, меняя берега, вымощенные величественной московской архитектурой. И возможно, вдохновляясь увиденным, он пытается декламировать какие-то новые, только что сочиненные стихи. Пытается сказать нечто никем не знаемое. Пытается прокричать… Но тщетно. Не подчиняются ему и скованы немотой каменные уста. И безмолвствует футурист, прорвавшийся в будущее.

А может быть, все обстоит совсем иначе. Может быть, он не молчит – говорит, но только некому услышать его на шумном, сутолочном перекрестке Тверской и Садового кольца. Как некому застыть в восхищении перед волшебным видом широких, плавно закругляющихся улиц.

Конечно, композиционные и другие достоинства городских пространств мог бы, наверное, оценить Василий, который в это время пружинистой походкой удалялся от памятника Маяковскому. Ведь Василий был фотограф. Однако даже беглого взгляда на этого энергичного мужчину было достаточно, чтобы понять, что никакие красоты мира не заставят его затаить дыхание и впасть в романтическое оцепенение.

Не зевая по сторонам, Василий миновал гостиницу «Пекин», затем прошел по Большой Садовой еще немного и свернул направо, на улицу Красина.

Здесь он тоже не отвлекался и, пройдя с квартал, устремился к неброскому зданию, внутри которого, сразу за входными дверями, натолкнулся на милицейский пост.

Молоденький милиционер сидел за потертым столом под лестницей, ведущей прямо из куцего вестибюля на второй этаж.

– Добрый день. А где тут внутренний телефон? – спросил Василий. – Ага, вот вижу. Это он?

Сонный милиционер открыл рот, чтобы ответить, но через пару секунд, так и не ответив, закрыл его, потому что в это время Василий уже оказался у тумбочки с телефоном и уже, положив кофр на пол, взялся за трубку. Фотограф набрал на диске «3-2-1» и с напором заговорил:

– Здравствуйте, мне нужен Алексей Алексеевич. Я журналист, Василий Наводничий. Да, конечно, я договаривался с ним о встрече. Он говорил, что меня кто-то должен будет провести через охрану. Да-да, я уже здесь, внизу. Хорошо, жду.

Вскоре на лестнице появилась дородная дама.

– Вы к Алексею Алексеевичу? – сказала она, спустившись на несколько ступеней – ровно настолько, чтобы увидеть посетителя. – Пойдемте со мной.

– Документ при себе имете? – встрепенулся за своим столом милиционер, когда Василий проходил мимо.

Наводничий остановился, протянул ему паспорт.

– Идите. А это… – Милиционер быстро просмотрел первые страницы паспорта и положил его в ящик стола. – Это заберете у меня на обратном пути.

Дама провела Василия по недлинному коридору второго этажа, на стенах которого можно было увидеть запыленные стенды «Наши передовики», «Ветераны – в строю!», а также «План эвакуации сотрудников в случае пожара». Зайдя в комнату, оказавшуюся приемной, женщина пригласила его присесть в кресло. Наводничий садиться не стал, а положил на кресло кофр и уставился на дверь с табличкой «Русанов А. А.».

Женщина водрузилась за секретарский стол и связалась по телефону с начальником, сидевшим за дверью с табличкой, которую бурил взглядом Василий.

– Проходите, – сказала секретарша, и Наводничий не заставил себя ждать.

Алексей Алексеевич Русанов оказался благообразным, сухопарым стариком. Он сидел в белом халате врача за скромным письменным столом и был необычайно спокоен. Когда Василий ворвался в кабинет, Алексей Алексеевич с достоинством поднялся и сделал шаг вежливости навстречу.

Представившись друг другу и пожав руки, они сели. Русанов – на свое место, Василий – напротив.

Тут с Наводничим случилась метаморфоза. Цепко глянув на Алексея Алексеевича, он вдруг стал очень тих и даже как-то вял.

– Спасибо вам большое, что согласились на интервью и фотосъемку, – проговорил Василий раздумчиво. По-хамелеоньи подстроившись под ситуацию, он и верхние веки расслабил, отчего глаза его, точь-в-точь как у старика Русанова, стали казаться несколько сонными.