– Бедный мой Косточка!.. – Оксана погладила его по голове, он дернулся, и она пересела в кресло напротив. – Ну чего ты так расстраиваешься? Какая тебе разница – кого она нашла? Скажи спасибо, что случайно узнал наконец правду. Хотя и сам мог бы еще с самого начала догадаться, как у вас все сложится, и не тащить ее за собой в Москву. Чего убиваться-то теперь? Тебе с ней плохо было и без ее измен, поэтому ты меня и соблазнил. Господи, вот теперь осталось только волноваться: где она, с кем, – Оксана сделала паузу и, чуть ли не облизнувшись от предвкушения эффекта, добила «своего Косточку»: – И в каких позах… и как им сладко…
Лицо Константина Ивановича перекосилось.
– Я ей устрою сладкую жизнь!
В дверь постучали.
– Позвольте? – послышалось из-за раскрываемой двери, и в кабинет вошел оперативник.
– Букорев Константин Иванович?
– Да, – дыша паровозом, машинально ответил гендиректор.
– Мне нужно побеседовать с вами.
Сыщик, оценивая обстановку, быстро оглядел помещение, лишь на два мгновения попридержав взгляд на Оксане. В первое из этих двух мгновений он увидел Оксану в целом (ее туфли-лодочки стояли рядом с креслом, а сама она сидела в такой небрежной позе, что из-под юбки виднелись трусики). А во второй миг его выразительный взгляд наткнулся на не менее выразительный взгляд секретарши, и между ними словно бы произошел молниеносный диалог. «Так-так, все ясно», – сказали глаза милиционера, при этом уже получая в тот же момент ответ Оксаны: «Плевать мне на твое „так-так“, ты кто, вообще, такой, чтобы тактакать здесь?!»
– Гендиректор сейчас не может с вами побеседовать, – Оксана оправила юбку, ее ступни юркнули в туфли, она поднялась. – Пойдемте. Пойдемте со мной в приемную, вы мне скажете, по какому вопросу…
– Я из уголовного розыска, – опер, не обращая внимания на Оксану, подошел к столу и показал Букореву удостоверение. – Константин Иванович! Мне с вами нужно поговорить наедине. Сейчас же. Хотя я могу вызвать вас и к себе в кабинет. Но не думаю, что это будет вам на пользу. Дело серьезное.
– Гм-гм… да-да… пожалуйста… – было заметно, что Константин Иванович совершенно выбит из колеи и соображает с трудом. – Садитесь…
– Спасибо, кофе не надо, – мстительно сказал Оксане милиционер и, дождавшись, когда она выйдет, плотно закрыл дверь.
Сыщик не стал садиться в топкое, размягчающее кресло. Он взял стоявший у стены стул и приставил его спинкой вплотную к столу, прямо напротив Букорева. Таким образом, когда оперативник оседлал стул и водрузил руки на стол, позиции собеседников оказались равными. Кто к кому явился для официального разговора, кто в этой ситуации хозяин, а кто гость, было не вполне очевидно – с какой стороны посмотреть.
– Честно говоря, я вам по-мужски сочувствую, – сказал опер. – Живешь-живешь с женой, а потом вдруг узнаешь, что она с кем-то путается.
Сквозь отрешенность на лице Константина Ивановича мелькнуло удивление.
– Кто же стерпит, если жена изменяет, – ринулся в атаку сыщик. – А уж тем более, если она это делает с твоим собственным подчиненным.
Теперь уже Букорев даже не пытался скрыть своего изумления.
– Да, Константин Иванович, мне уже все известно. Я и сам тоже пережил такую ситуацию, и поэтому хорошо понимаю вас. И я пришел сюда, в общем-то, только чтобы уберечь вас от дальнейших ошибок. А то, что вы наняли этого отморозка замочить любовника вашей жены – Осташова, это дело уже, считай, в суде. Там все ясно. Потерпевший опрошен – Осташов, если вы еще не знаете, выжил и находится в больнице под охраной сотрудника милиции. И самого этого сопливого горе-киллера мы быстро вычислили, он тоже все рассказал. И орудие покушения – нож изъят. Короче, без суда уже никак не получится, при всем моем сочувствии. Протоколы и всякие бумаги подготовлены, нож – на экспертизе… Да… Что тут сказать?..
– Гм-гм… гм-гм…
– Нет, вы лучше меня дослушайте. Я в принципе должен был по долгу службы прийти сюда, взять вас в наручники и просто отвезти в СИЗО. Но… как я уже говорил, я по себе знаю, что чувствуешь, когда тебя предает близкий человек, и я решил помочь вам. У вас есть только один шанс как-то подкорректировать дело и свести все к минимальному наказанию – пишите чистосердечное признание в организации покушения.
– Покушения?! – Букорев наконец обрел дар речи. – Я не организа-зова-вывал никакого покушения! Это же просто сумасшествие какое-то. Что за дурдом?