Владимир Ост. Роман

– Да причем здесь медсестры? Правда, Аньчик, будет время – заскакивай.

– В следующий раз к тебе, может, кто-то другой от коллектива придет.

– А ты?

– А я зачем?

– Зачем-зачем… Ну… – Владимир подмигнул ей. – В шахматы поиграем.

– А ты в шахматы любишь играть? – спросила Анна с искренней заинтересованностью.

– Да.

– Я раньше тоже любила играть. С отцом.

– Нет. Я пошутил насчет сыграть в шахматы. Просто приходи, поговорим.

– А может, прямо сейчас поиграем? – Анна неожиданно прильнула к Владимиру, прикрыв его одеялом до подбородка и сковав тем самым его руки. Она дерзко глядела ему прямо в глаза.

– Э-э… сейчас? У меня тут нет ни доски, ни фигур… Если бы мы были игроками суперкласса, можно было бы конечно представить себе доску и говорить друг другу ходы. Знаешь, бывают люди, которые умеют играть на слух.

– Лично я предпочитаю на ощупь. Две-то фигуры здесь есть.

Русанова заулыбалась и отстранилась.

– Не хочешь – не надо, – вдруг серьезно добавила она. – Видимо, бывают люди, которым двух фигур мало. – Она встала с кровати.

– Погоди, нет, подожди, – запротестовал Осташов, раздосадованный своим промахом и непонятливостью. – Вот ты всегда так!

– Мне пора.

– Пора?

– Да. Пора.

– Слушай, кстати, я давно хотел попросить у тебя домашний телефон. Можно? Тут на этаже есть телефон-автомат. Я тебе позвоню.

– Хорошо, – Русанова достала из своей сумки листочек бумаги, написала свой номер, положила на кровать, быстро ушла.

* * *

– Вот, смотри, что я сегодня утром нашел, – сказал Букорев и положил на свой рабочий стол наручные часы.

Женская рука с длиннющими накрашенными ногтями взяла со стола часы и уже через секунду брякнула их обратно.

– Барахло, – сказала секретарша Оксана и, откинув назад пряди своих рыжих волос, села на стол гендиректора. – Такую фигню можно было бы и не поднимать с асфальта.

– С какого асфальта? Ты не поняла. Это я нашел у себя дома. В спальне. И это не мои часы.

– А чьи же, Галкины?.. А-а-а!.. Я врубилась!… Господи… Убедился наконец. Я тебе никогда не говорила, жалела тебя, но если по-честному, давно уже надо было тебе сказать: а что ты от нее ожидал?

– А что я должен был ожидать?

– По тому, что ты мне о вас рассказывал, я уже давно поняла: она просто на твоей шее в Москву переехала из вашей дыры. И больше ни-че-го! Что еще можно из такой ситуации ожидать?

– А я ее любил…

– Стерва и шлюха… Господи, Косточка мой, как мне тебя жалко.

Вид у Константина Ивановича в эти минуты действительно был жалкий и раздавленный.

Когда он после долгих, но неудачных ухаживаний за Галиной, отчаянно, «в последний раз» предложил ей выйти за него замуж и переехать с ним в Москву, и услышал от нее сначала: «Я подумаю», а на следующий день при тех же обстоятельствах («в самый последний раз») еще и «Ну, хорошо, Костя, давай попробуем», – у Букорева сквозь туман радости все-таки мелькнула мысль о том, что причиной внезапного согласия могла в большей мере послужить магия слова «Москва», а не магия его личности. Он гнал от себя эту неприятную догадку, но она снова и снова возвращалась, не давая покоя, лишая чувства собственного достоинства.

Однако их жизнь в столице постепенно наладилась, и Константин Иванович стал замечать, что Галина по-настоящему привязалась к нему. И, пожалуй, даже полюбила. Но… Это наблюдение вызвало в нем не ответное, еще большее, чем прежде, чувство, а наоборот – злорадство. На сей раз Галина стала в своих чувствах зависимой от него, и ему захотелось поквитаться за первоначальную униженную беготню за ней, за тогдашнюю просительную позу души. Нет, он не хотел развестись и бросить ее – просто поблудить тихонько. Чтобы хоть так, по-тихому почувствовать себя орлом.

Тем более что, в отличие от его родного городка, где незамеченным за юбками особо не побегаешь, девятимиллионная Москва предоставляла такие возможности сплошь да рядом. Собственно, так оно и вышло, что – рядом. Знакомиться и приударять за женщинами где-то совсем на стороне Букореву мешала его природная неуклюжесть в этих отношениях, умноженная на неискоренимый провинциализм воспитания. Поэтому, когда обнаружилось, что молоденькая секретарша Оксана, такая недосягаемо столичная, вдруг проявила к нему интерес, Константин Иванович воспарил от радости. С ним ей интересно! С ним ей просто хорошо, и ей от него ничего не надо, думал он. Потому что она ему так говорила, когда он время от времени преподносил ей какие-нибудь пустяки в подарок. Поистине тупость мужская в делах любви порой безгранична.

– Интересно, – сказал Букорев, – где эта тварь нашла себе… гм-гм… Вот тварь-то!.. Кого она себе нашла?!