Владимир Ост. Роман

Фермер то и дело говорил об американском козленке, нахваливал его, а еще больше – далекую заокеанскую фермершу, приславшую чистопородного производителя.

– Эта Пикси мне – как мать, честное слово, – увлеченно рассказывал Сазонов. – Представь себе, я начал переписываться с международными ассоциациями козоводов, и через одну такую организацию она узнала, что я хочу возродить в России козоводство. У нас ведь коз нормальных по сути и не осталось. До революции в России козы были одни из лучших в Европе. А теперь ничего не осталось. Всю породу извели за советское время. Наши козы – это просто недоразумение, они от силы полтора литра молока в день дают, понимаешь? Так, представь, эта Пикси Рэй узнала обо мне, сразу стала писать, давать советы, справочники всякие прислала, а теперь вот еще козленка. Бесплатно! Знаешь, сколько стоит козла из Америки сюда переслать? Я бы столько свободных денег никогда, наверно, не нашел. Мне только в Шереметьево за него пришлось за растаможку заплатить триста долларов. А если б я еще перелет оплачивал?!

В дверях появился Камиль Петрович со словами:

– О какие приятные запахи у вас! Как я вовремя подоспел!

– Так ты же у нас Шумахер, – сказал Сазонов.

– Ой, да ладно! Если б у меня обе оси были рабочие, ты бы на своей «Ниве» только пыль сзади глотал.

– Конечно. Ось виновата. И колеса какие-то слишком круглые попались. Понятно.

– Ну, все. Ладно. Победил ты, Алексан Палыч, победил, веселись. Скажи лучше, куда сгружать продукты для контингента, на полки, куда обычно?

– Ну а куда? Слушай, а ты козленка моего посмотреть не хочешь?

– А ты насос, какой я тебе привез, посмотреть не хочешь?

– Хочу. Где он?

– Саш, да погодите вы со своими насосами-колесами, – сказала Татьяна. – Камиль, прямо сейчас брось все, и сядь поешь – голодный же, наверно. Потом будете делами заниматься.

О подожженном сарае никто даже не заикался. Александр Павлович, похоже, не мог думать ни о чем, кроме козленка, остальные же обходили горячую тему из вежливости.

– А вы продукты привезли – это для ваших клиентов, которых вы в эту деревню поселили? – спросил Владимир Камиля Петровича.

– Ага.

– А чего, они сами себе еды купить не могут?

– Нет, не могут. Если им дать денег, они могут себе купить только водку. Им, кстати, и продукты тоже в руки нельзя давать. Я первый раз как сделал? Помнишь, Палыч? Сгрузил им крупу гречневую, сгущенку, макароны, короче – целую кучу, и уехал. Так они все в ближнем селе за полцены продали. А деньги пропили.

После сытного обеда все пошли смотреть заморского козленка, затем – новый насос. Затем Камиль Петрович стал разгружать продукты из «Тоеты», а Сазонов пригласил Осташова прокатиться на «Ниве».

– Тут рядом, – сказал он. – Тебе будет интересно.

Пока ехали, Александр Павлович без умолка рассказывал про свои фермерские дела. Про то, как неделю назад в загон для скота пробрался ночью волк и порезал несколько овец и коз. Про то, что сын его, Боря, пытается стать бизнесменом в Москве и ни в какую не хочет приехать помочь отцу. И еще что-то рассказывал, что Владимиру было совсем неинтересно, но длилась поездка недолго. Как и объявил Сазонов, «тут» действительно оказалось рядом – и трех километров не проехали по земляным ухабам, как попали в соседнее село.

«Нива» остановилась у заброшенной каменной церкви без креста.

Александр Павлович сказал: «Пойдем, посмотришь» – и они вылезли из автомобиля.

Все двери и окна в церкви отсутствовали. Причем вместе с рамами. Осташов заглянул в один из оконных проемов и увидел, что пол внутри храма усыпан битым кирпичом, штукатуркой, бутылочными осколками и всякой дрянью, а на стенах не сохранилось ни одной фрески, если они, конечно, здесь когда-нибудь были.

Рядом с церковью росли двумя ровными рядами старые липы, меж которыми торчал постамент высотой с человеческий рост, выкрашенный в ярко синий цвет, а на нем помещался громадный бюст Ленина черного цвета. Ленин, как не трудно догадаться, был установлен к церкви затылком.

«Черт! Зачем меня сюда занесло? – подумал Владимир. – Дернуло же потащиться с этим фермером. Он здесь в глуши одурел, наверно, от своих алкашей и от всей этой жизни. Увидел нового человека, с которым можно цивильно поговорить, теперь затрахает своей болтовней».

– Вот, смотри, какой вид, – сказал Александр Павлович. – Перекресток времен. Вот что нужно сейчас рисовать, если ты художник.

– Почему? – сказал, скрывая досаду, Осташов.

– Потому что сейчас ведь у нас опять все перевернулось. То была партия и Ленин, а теперь – деньги и православие. Этот памятник наверняка снесут, а церковь восстановят. И больше такую картину уже не увидишь и не нарисуешь. Правильно?

– Не знаю. Наверно.

– Я тебе точно говорю.

– Вообще-то мне ваша изба больше понравилась – в смысле если уж тут что-то рисовать.

– Еще бы. Это же не новодел какой-нибудь. Старинная работа. Классическая русская изба, ей лет девяносто. И еще столько же простоит, если следить за ней. Ладно, поехали обратно.