Владимир Ост. Роман

Кончики пальцев нежно дотрагивались до темной, конусом выгнутой монеты, которая, словно шляпка, венчала собой белый атласный холмик. Говоря точнее, этот конус располагался не на холмике, а, скорее, на очень крупном бильярдном шаре, который почему-то потерял твердость, размяк, и оттого стал походить на примятую, каплей потекшую планету Земля. Да, пожалуй, так: темная шляпка монеты лежала на сплюснутой копии Земли, на маленьком белоснежном глобусе, где не было обозначено ни единого континента, ни океана – полное раздолье для магелланов и колумбов.

Осташов смотрел блаженным, затуманенным взором на налитую грудь Галины, на сосок, до которого он дотрагивался пальцами, и был преисполнен гордости за то, что эта ценность принадлежит сейчас ему.

…Читатель! Жизнерадостный мой читатель! Дружище! Согласись, какое все-таки счастье, что в мире выпущено в обращение так много нерукотворных, конусом выгнутых монет, которые спрятаны под изысканными вечерними платьями и повседневными кофтами, под суровыми деловыми пиджаками и шаловливыми купальниками, под домашними халатами и спортивными куртками!

Что и говорить, одежда, скрывающая женские прелести, тоже важна, она тоже «играет значение и имеет роль». Но далеко, далеко не всегда. И далеко не для всех. Скажем, для собирателя монет, который грезит только тем, как бы пополнить свою коллекцию, и который готов ради нового приобретения на самые безрассудные дерзания, – для такого коллекционера сейф, где хранятся вожделенные кружочки, интересен лишь постольку, поскольку существует необходимость преодолеть его замки. Истинному нумизмату все нипочем – только бы монеты оказались в его личной коллекции. А уж единожды попав в нее, произведения божественной чеканки больше никогда оттуда не исчезнут, ведь эти сокровища хранятся в ларце под названием душа, а душа, говорят, вечна. Так что, когда какой-нибудь умник уверяет вас, будто деньги на тот свет не заберешь, не верьте этому евнуху – заберешь. Еще как заберешь! Возьмешь с собой все до последнего гроша. И не захочешь, а возьмешь.

Впрочем, Осташов по натуре не был коллекционером женщин. Нет, он определенно не был Казановой, хотя при возможности не отказывал себе в удовольствиях.

Итак, Владимир отвел взгляд от Галины и стал блаженно смотреть в потолок.

В изголовье квадратной кровати, на которой они лежали, высилась спинка из резного дерева. Эта в целом бирюзовая спинка была украшена причудливыми завитками серебряного цвета и оттого напоминала морскую волну, застывшую в момент удара о береговые камни. Если вы видели подобный выхлест стихии, если видели, как упругий пласт воды влетает в прибрежные валуны, разрываясь в лоскутья и восхитительно кипя, вы понимаете, о чем речь.

Взмахнув длинными ресницами, Галина посмотрела в зеркало, которое широкой дугой изогнулось на противоположной стене.

В просторном контрастном мире крыльев зеркала была видна вся картина: она – обольстительная спелая брюнетка, поглаживающая рукой пах любовника (накрашенные алым лаком длинные ногти четкими каплями выделялись на фоне поросшего темно-русой кудрявостью заповедного мужского уголка), и он – ладно сложенный парень, мысленно перенесшийся, судя по блаженной улыбке, куда-то туда, куда был обращен его взгляд, – выше резного бирюзово-серебряного кипения.

– Я дрожу, – проговорила Галина голосом, в котором угадывалось удивление и зависть к самой себе. – Какой ты у меня… – она, чуть сощурясь, вгляделась в отражение. – Сладкий, бархатистый, мощный, огонь! – глаза ее полыхнули, она стиснула в порыве чувств то, что нежила ладонью.

– Ох, – Владимир был возвращен этим пожатием из заоблачных высот на землю.

Он приподнялся и оперся на локти. Взглядом, который тут же снова подернулся поволокой истомы, встретился в зеркале с озорным взглядом Галины, выдохнул: «Век бы так лежал» – и вновь откинулся на подушку.

– Хватит валяться, – прошептала Галина. Она осторожно, будто опасаясь спугнуть, поцеловала Владимира в ухо, а затем вдруг энергично, почти делово оттолкнулась губами от его головы, вскочила с постели и выскользнула из комнаты.

Спустя некоторое время из ванной послышался плеск воды.

Владимир повернул блаженное лицо к окну.