Владимир Раевский

Прости ж, ручей родной, прохладные дубравы,
Быть может, навсегда я покидаю вас.
Я не раб — свободен от желаний славы,
Мне дорог радости и мира каждый час.
В роскошных ли садах смеющейся Тавриды,
В стране ли хладной остяков
Или в развалинах Эллады —
Найду гостеприимный кров!
Там, там отечество мне будет,
Я там своих поставлю лар.
И под щитом святой природы,
На алтаре любви и нравственной свободы,
Забвенью принесу прошедшее все в дар.

Родные предлагали Владимиру Федосеевичу возвратиться в Хворостянку, оставить Сибирь. Он и сам прежде об этом думал, но, увидев старые крепостные порядки, бесправие, против чего он всегда боролся, возвращаться не пожелал. В Сибири ему все же легче дышалось.

В воскресный день накануне отъезда брата Любовь Федосеевна устроила прощальный обед. Были приглашены не только родственники и близкие знакомые, но и все, оставшиеся в живых, слуги отца. Так пожелал сам гость. Здесь ясе было местное и уездное начальство. После многочисленных тостов в адрес отъезжающего поднялся Владимир Федосеевич. Глаза его выражали мудрость, спокойствие и незаурядный ум.

— Дамы и господа, дорогие земляки мои! Мне, на счастье, выпала редкая и безмерно драгоценная возможность два месяца дышать воздухом моих предков. Еще раз, и теперь в последний раз, увидеть землю, на которой я родился и сделал первые шаги в моей необычной жизни. Я сердечно признателен всем вам за то, что сделали мое пребывание здесь легким и радостным. Все это я сохраню в моей памяти до последних дней. Сегодня я этим столом я слышал в свой адрес слова сочувствия и сожаления о якобы неудавшейся жизни моей. Позвольте заявить вам, господа, что, как бы там ни было, но если бы мне пришлось начать жизнь сначала, я желал бы повторить все, что было…

Затем Владимир Федосеевич прочитал несколько строк своего стихотворения:

Тогда пришла пора безмолвного страданья,
Но что ж? Страданья сладки мне, когда любовь им мать,
И я за целый век безумного веселья
Мгновенья скорбного не соглашусь отдать…

Сестра Владимира Федосеевича наклонилась к сидящему рядом мужу, тихо сказала:

— В этом весь наш брат! Не зря же покойный отец назвал его спартанцем…

Всем селом проводили Владимира Федосеевича…

Возвратившись из поездки на родину, Раевский решил поделиться впечатлениями со своим другом Батеньковым, живущим в Калужской губернии у госпожи Елагиной.

«Я на моей родине был пришелец, — писал он. — Наследник слишнем 1000 душ, я не имел родной крыши…»

Раевский рассказал другу, как произошло, почему он остался без наследства.

В свое время газета «Будущность» опубликовала заметку «Поступок господ Поджио», в которой говорилось, что родственники декабриста захватили его имение, будут осуждены общественным мнением. Далее указывалось, что подлежат также осуждению имена «госпожи Бердяевой и госпожи Веригиной, которые, соединясь обе вместе, обокрали родного брата своего Владимира Федосеевича Раевского». Аналогичная заметка появилась и в «Колоколе».

И хотя Владимир Федосеевич не посылал в газеты этой заметки, сестры разгневались на него и тогда на самом деле разделили между собою все наследство. Раевский простил сестрам их поступок, он вполне обходился тем, что зарабатывал, но когда состарился, а младшие дети его еще учились и на них требовались большие расходы, денег не хватало. К тому же сгорела мельница, приносившая некоторый доход. Владимир Федосеевич остался без средств, вошел в долги. И тогда он попросил сестер выслать ему три тысячи рублей, завещанных сестрой Александрой, которая к этому времени умерла.

«Чем скорее я получу деньги. — писал он, — тем более буду благодарен. Если дом опишут, для меня достаточно места будет на кладбище…»

Потом, отношения их наладились.

Но Владимира Федосеевича волновали не только личные дела, но и все то, что происходило в стране.

«…Относительно настоящего и будущего России я с сожалением смотрю на все… Государство, где существуют привилегированные и исключительные касты и личности выше законов, где частицы власти суть сила и произвол без контроля и ответственности… там не гомеопатические средства необходимы… При проезде моем в России через лучшие губернии я увидел и не узнавал этого бойкого, доброго, стройного русского человека, так исказился он и изменился за 32 года! Хитрость, подлость, дерзость, наглость так и отражаются на пьяном облике и в его рабских кривляниях и ухватках… 30 лет Россия не жила, но судорожно двигалась только под барабанный бой…»