Владимир Семеныч из мягкой секции

– Здесь! – воскликнул не без иронии Владимир Семеныч. – Есть дяди, два, три тетки… Мать с отцом померли. Но эти… они все из себя строят, воображают, особенно когда я злоупотреблял. У нас наметилось отчуждение, – Владимир Семеныч говорил без сожаления, а как бы даже посмеивался над родными и сердился на них. – Обыватели. Они думают, окончили там… свои… Мещане! Я же не мальчик им, понимаешь, которого сперва можно не допускать к себе, потом, видите ли, допустить. У меня ведь так: я молчу-молчу, потом как покажу зубы!.. Эта моя дура тоже думает, что я за ней бегать стану. Шутить изволите! Если у меня в жизни вышел такой кикс, то я из него найду выход, – Владимир Семеныч очень гордился, что бросил пить, его прямо распирало. – Посмотрим через пару лет, как будут жить они, а как я. Крохоборы. Я через месяц себе "Роджерс" (гарнитур такой, югославский) приволоку: обещали завезти штук семь. Мы уже распределили, кому первые три пойдут… Две тысячи сто семьдесят рэ. Через месяц они у меня будут. Видела когда-нибудь "Роджерс"?

– Нет. Мебель такая?

– Гостиная такая, особенно стенка шикарная. А "Россарио" видела?

– Нет.

– У меня стоит "Россарио", счас посмотришь. Всего девять штук в городе.

– Гляди-ка! – удивилась Валя.

– Им во сне не снились такие гарнитуры. От "Роджерса" они вообще офигеют. Жить надо уметь, господа присяжные заседатели! – воскликнул Владимир Семеныч, ощутив прилив гордого чувства. – Меня почему и пить-то повело: чего ни возьмусь сделать, – все могу! Меня даже из других городов просят: "Достань холодильник "ЗИЛ", или "Достань дубленку". Ну, естественно, каждый старается угостить… У меня душа добрая: я уважительный тон хорошо чувствую. И вот это сознание – это я все могу – привело меня к злоупотреблению. Я и работал, как конь, и пил, разумеется.

Валя засмеялась.

– А? – сказал довольный Владимир Семеныч. – Что смеешься?

– Да вы прямо уж… всю правду про себя.

– А чего?! – опять воскликнул Владимир Семеныч. Ему было легко с Валей. – Я всегда так. Если я хочу Люське фитиля вставить, я не скрываю: вставлю. Она надеется, что комнату у меня оттяпает? Пусть. Я все равно себе кооперативную буду строить, но пусть она попробует разменять двухкомнатную на две однокомнатные. Я же в кооператив-то не подам, пока нас не разделят, а как разделят, сразу подаю в кооператив. Вот тогда она узнает: подселят ей каких-нибудь пенсионеров, они ей покажут тинь-тили-ли. Будь спок, милая: я все сделаю по уму.

Дома у себя Владимир Семеныч чего-то вдруг засуетился, даже как будто заволновался.

– Ну-с… вот здесь мы и обитаем! – шумно говорил он. – Не хоромы, конечно, но, как говорит один мой коллега, я под этой работой подписываюсь. Как находишь?

– Хорошо, – похвалила Валя. – Очень даже хорошо!

Владимир Семеныч снял с нее плащ-болонью, при этом почему-то не смотрел ей в глаза (может, грех затевал), усадил в креслице, к креслицу пододвинул журнальный столик… На столике было много разных журналов с картинками.

– Прошу… полистай пока. Как тебе "Россарио"?

– Какой "Россарио"?

– На чем сидишь-то! – воскликнул Владимир Семеныч со смехом. – Кресло-то из "Россарио". А вот – стенка. Гарнитур "Россарио". Финский. Тысяча двести.

– Так, а зачем же еще какой-то?

– Надо дожимать. Но "Роджерс" здесь не появится, пока нас с Люськой не разделят: нема дурных. Посиди, я пока кофе себе сготовлю, – и Владимир Семеныч поспешил на кухню готовить кофе. Но и оттуда все говорил. Громко.

– У тебя родных много в деревне?

– Много, – отвечала Валя.

– Вот эти родственнички!.. – кричал из кухни Владимир Семеныч. – Да?! Как грибов!.. А коснись чего-нито – никого! Да?

Валя ничего на это не сказала, листала журнал.

– Как находишь журналы?! – опять закричал Владимир Семеныч.

– Хорошие.

– По тематике подбирал! Обрати внимание: все жмут на уют.

– А?

– Уют подчеркивают!

– Да… – сказала Валя.

– Не находишь, что в квартире, – кричал Владимир Семеныч, – не хватает заботливой женской руки?!

Валя не знала, что на это говорить.

– Да бог ее знает…

– А?!

– Не знаю!

– Явно не хватает! – Владимир Семеныч появился в комнате с подносом в руках. На подносе – медный сосудец с кофе, малые чашечки. – Жить тем не менее надо красиво, – сказал он. – Прошу: сядем рядком, потолкуем ладком.

Сели к столу, где стояла бутылка шампанского, стояли вазы с конфетами, с орехами, с печеньем. Владимир Семеныч нагнулся вбок куда-то и что-то такое включил – щелкнуло. Музыку, оказывается: в комнату полились грустные человечнейшие звуки.

– "Мост Ватерлоо", – сказал Владимир Семеныч тихо. И смело посмотрел в глаза девушке: – Как находишь?

– Хорошая, – сказала Валя. И чуть покраснела от взгляда Владимира Семеныча.

Зато Владимир Семеныч осмелел вполне. Он говорил и откупоривал шампанское, наливал шампанское в фужер и говорил…

– Я так считаю: умеешь жить – живи, не умеешь – пеняй на себя. Но, кроме всего прочего, должен быть вкус, потому что… если держать, например, две коровы и семнадцать свиней – это тоже считается хорошо. Должен быть современный уровень – во всем. Держи, но пока не пей: мы на брудершафт выпьем. Я себе кофе налью.