Владимир Высоцкий

Жил-был один чудак, —
Он как-то раз, весной.
Сказал чуть-чуть не так —
И стал невыездной.

А может, что-то спел не то

По молодости лет,
А может, выпил два по сто
С кем выпивать не след.

Он письма отправлял —

Простым и заказным,
И не подозревал.
Что стал невыездным.

Да и не собирался он

На выезд никуда —
К друзьям лишь ездил на поклон
В другие города.

На сплетни он махнул

Свободною рукой, —
Сидел и в ус не дул
Чудак невыездной.

С ним вежливы, на «вы» везде,

Без спущенных забрал,
Подписку о невыезде
Никто с него не брал.

Он в карточной игре

Не гнался за игрой —
Всегда без козырей
И вечно «без одной».

И жил он по пословице:

Хоть эта мысль не та—
Все скоро обеззлобится
И встанет на места.

И он пером скрипел —

То злее, то добрей, —
Писал себе и пел
Про всяческих зверей:

Что, мол, сбежал гиппопотам

С Египта в Сомали —
Хотел обосноваться там,
Да высох на мели.

Но строки те прочлись

Кому-то поутру —
И, видимо, пришлись
С утра не по нутру.

Должно быть, между строк прочли.

Что бегемот — не тот.
Что Сомали — не Сомали,
Что всё наоборот.

Прочли, от сих до всех

Разрыв и перерыв,
Закрыли это в сейф,
И все — на перерыв.

Чудак пил кофе натощак —

Такой же заводной, —
Но для кого-то был чудак
Уже невыездной.

…Пришла пора — а то

Он век бы не узнал.
Что он совсем не то.
За что себя считал.

И, после нескольких атак,

В июльский летний зной
Ему сказали: «Ты, чудак.
Давно невыездной!»

Другой бы, может, и запил —

А он махнул рукой:
«Что я, — когда и Пушкин был
Всю жизнь невыездной!»

1973

* * *

Как во городе во главном,

Как известно — златоглавом,

В белокаменных палатах.

Знаменитых на весь свет,

Выразители эпохи —

Лицедеи-скоморохи,

У кого дела неплохи, —

Собрались на банкет.

Для веселья — есть причина:

Ну, во-первых — дармовщина.

Во-вторых — любой мужчина

Может даму пригласить

И, потискав, даму эту

По паркету весть к буфету,

И без денег — по билету

Накормить и напоить.

И стоят в дверном проеме

На великом том приеме

На дежурстве, как на стреме,

Тридцать три богатыря, —

Им потеха — где шумиха:

Там ребята эти лихо

Крутят рученьки, но — тихо:

Ничего не говоря.

Но ханыга, прощелыга,

Забулдыга и сквалыга —

От монгольского от ига

К нам в наследство перешли, —

И они входящим — в спину—

Хором, враз: «Даешь Мазину,

Дармовую лососину

И Мишеля Пиколи!»

…В кабаке старинном «Каме»

Парень кушал с мужиками, —

Все ворочали мозгами —

Кто хорош, а кто и плох.

А когда кабак закрыли,

Все решили: недопили, —

И трезвейшего снабдили,

Чтоб чего-то приволок.

Парень этот для начала

Чуть пошастал у вокзала —

Там милиция терзала

Сердобольных шоферов, —

Он рванул тогда накатом

К белокаменным палатам —

Прямо в лапы к тем ребятам, —

По мосту, что через ров.

Под дверьми всё непролазней —

Как у лобного на казни.

Но толпа побезобразней —

Вся колышется, гудёт, —

Не прорвешься, хоть ты тресни!

Но узнал один ровесник:

«Это тот, который — песни, —

Пропустите, пусть идет!»

«Не толкайте — не подвинусь!»

Думал он: а вдруг навынос

Не дадут — вот будет минус!..

Ах — красотка на пути!

Но <Ивану> не до крали, —

Лишь бы только торговали,

Лишь бы дали, лишь бы дали!

Время — два без десяти.

У буфета всё нехитро:

«Пять «четверок», два поллитра!

Эй, мамаша, что сердита?

Сдачи можешь не давать!..»

Повернулся — а средь зала

Краля эта танцевала:

Вся блестела, вся сияла, —

Как звезда — ни дать ни взять!

И — упали из-под мышек

Две «больших» и пять «малышек»

(Жалко, жалко ребятишек —

Тех, что бросил он в беде), —

И осколки как из улья

Разлетелись — и под стулья.

А пред ним мелькала тулья

Золотая на звезде.

Он за воздухом — к балконам, —

Поздно! Вырвались со звоном

И из сердца по салонам

Покатились клапана…

И, назло другим принцессам,

Та — взглянула с интересом, —

Хоть она, писала пресса,

Хороша, но холодна.

Одуревшие от рвенья.