Читаем Владимир Высоцкий полностью

Но где-то там – в зените был

(Он для того и плыл туда), —

Другие головы кружил,

Сжигал другие города.

Еще асфальт не растопило

И не позолотило крыш,

Еще светило солнце лишь

В одну худую светосилу,

Еще стыдились нищеты

Поля без всходов, лес без тени,

Еще тумана лоскуты

Ложились сыростью в колени, —

Но диск на тонкую черту

От горизонта отделило, —

Меня же фраза посетила:

«Не ясен свет, когда светило

Лишь набирает высоту».

Пока гигант еще на взлете,

Пока лишь начат марафон,

Пока он только устремлен

К зениту, к пику, к верхней ноте,

И вряд ли астроном-старик

Определит: на Солнце – буря, —

Мы можем всласть глазеть на лик,

Разинув рты и глаз не щуря.

И нам, разиням, на потребу

Уверенно восходит он, —

Зачем спешить к зениту Фебу?

Ведь он один бежит по небу —

Без конкурентов – марафон!

Но вот – зенит. Глядеть противно

И больно, и нельзя без слез,

Но мы – очки себе на нос

И смотрим, смотрим неотрывно,

Задравши головы, как псы,

Всё больше жмурясь, скаля зубы, —

И нам мерещатся усы —

И мы пугаемся, – грозу бы!

Должно быть, древний гунн Аттила

Был тоже солнышком палим, —

И вот при взгляде на светило

Его внезапно осенило —

И он избрал похожий грим.

Всем нам известные уроды

(Уродам имя легион)

С доисторических времен

Уроки брали у природы, —

Им апогеи не претили

И, глядя вверх до слепоты,

Они искали на светиле

Себе подобные черты.

И если б ведало светило,

Кому в пример встает оно, —

Оно б затмилось и застыло,

Оно бы бег остановило

Внезапно, как стоп-кадр в кино.

Вон, наблюдая втихомолку

Сквозь закопченное стекло —

Когда особо припекло, —

Один узрел на лике челку.

А там – другой пустился в пляс,

На солнечном кровоподтеке

Увидев щели узких глаз

И никотиновые щеки…

Взошла Луна, – вы крепко спите.

Для вас – светило тоже спит, —

Но где-нибудь оно в зените

(Круговорот, как ни пляшите) —

И там палит, и там слепит!..

III. Дороги… Дороги…


Ах, дороги узкие —

Вкось, наперерез, —

Версты белорусские —

С ухабами и без!

Как орехи грецкие,

Щелкаю я их, —

Говорят, немецкие —

Гладко, напрямик…

Там, говорят, дороги – ряда по три

И нет дощечек с «Ахтунг!» или «Хальт!».

Ну что же – мы прокатимся, посмотрим,

Понюхаем – не порох, а асфальт.

Горочки пологие —

Я их щелк да щелк!

Но в душе, как в логове,

Затаился волк.

Ату, колеса гончие!

Целюсь под обрез —

С волком этим кончу я

На отметке «Брест».

Я там напьюсь водички из колодца

И покажу отметки в паспортах.

Потом мне пограничник улыбнется,

Узнав, должно быть, или – просто так…

После всякой зауми

Вроде «кто таков?» —

Как взвились шлагбаумы

Вверх, до облаков!

Взял товарищ в кителе

Снимок для жены —

И… только нас и видели

С нашей стороны!

Перейти на страницу:

Похожие книги

Поэты 1840–1850-х годов
Поэты 1840–1850-х годов

В сборник включены лучшие стихотворения ряда талантливых поэтов 1840–1850-х годов, творчество которых не представлено в других выпусках второго издания Большой серии «Библиотеки поэта»: Е. П. Ростопчиной, Э. И. Губера, Е. П. Гребенки, Е. Л. Милькеева, Ю. В. Жадовской, Ф. А. Кони, П. А. Федотова, М. А. Стаховича и др. Некоторые произведения этих поэтов публикуются впервые.В сборник включена остросатирическая поэма П. А. Федотова «Поправка обстоятельств, или Женитьба майора» — своеобразный комментарий к его знаменитой картине «Сватовство майора». Вошли в сборник стихи популярной в свое время поэтессы Е. П. Ростопчиной, посвященные Пушкину, Лермонтову, с которыми она была хорошо знакома. Интересны легко написанные, живые, остроумные куплеты из водевилей Ф. А. Кони, пародии «Нового поэта» (И. И. Панаева).Многие из стихотворений, включенных в настоящий сборник, были положены на музыку русскими композиторами.

Антология , Евдокия Петровна Ростопчина , Михаил Александрович Стахович , Фёдор Алексеевич Кони , Юлия Валериановна Жадовская

Поэзия
Монады
Монады

«Монады» – один из пяти томов «неполного собрания сочинений» Дмитрия Александровича Пригова (1940–2007), ярчайшего представителя поэтического андеграунда 1970–1980-x и художественного лидера актуального искусства в 1990–2000-е, основоположника концептуализма в литературе, лауреата множества международных литературных премий. Не только поэт, романист, драматург, но и художник, акционист, теоретик искусства – Пригов не зря предпочитал ироническое самоопределение «деятель культуры». Охватывая творчество Пригова с середины 1970-х до его посмертно опубликованного романа «Катя китайская», том включает как уже классические тексты, так и новые публикации из оставшегося после смерти Пригова громадного архива.Некоторые произведения воспроизводятся с сохранением авторской орфографии и пунктуации.

Дмитрий Александрович Пригов

Поэзия / Стихи и поэзия