Владимир Высоцкий без мифов и легенд

Л.Филатов, по мнению Любимова, на роль не подходил — «у него много желчи, таков склад ума». Оставался Золотухин, которо­го не нужно было уговаривать.

Из дневника В.Золотухина: «Любимов: — Ты мне кажешься ближе к данному решению. Я не знал, что ты оказывается, даже за­нимался этой ролью... Я тебе помогу... С господином Высоцким я работать больше не могу. Он хамит походя и не замечает... Уезжает в марте во Францию. Ездит на дорогих машинах, зарабатывает бе­шеные деньги, — и я не против... на здоровье... но не надо гадить в то гнездо, которое тебя сделало... Что же это такое?!

Золотухин:

—   Мы потеряем его, когда будет найден другой исполнитель. Заменить, может быть, и следует, но, думаю, не по-хозяйски было бы его терять совсем.

—   Да он уже потерян для театра давно. Ведь в «Гамлете» я вы­строил ему каждую фразу, сколько мне это мук и крови стоило, ведь артисты забывают...

—   Я видел один из последних спектаклей «Гамлета». Это стало сильнее неузнаваемо. Сначала я не был поклонником его исполне­ния, теперь это очень сильно. И спектакль во всем механизме стал отлажен и прекрасен.

—   Я тебя не тороплю. Ты подумай.

—   А чего мне думать? Отказываться? Для меня, для актера лю­бого на земле, пробовать Гамлета — великая честь и счастье. Но для того чтобы я приступил к работе, мне нужен приказ, официальное назначение. Потом, если у меня не будет получаться, вы можете от­менить этот приказ, и в данном случае я не хочу, чтобы мы тут иг­рали друг перед другом, но чтоб это не носило такой самодеятель­ный оттенок. Официальное, производственное назначение, а там уж видно будет...»

На том и порешили...

В. Золотухин: «Ну вот, теперь надо думать, что делать с Володей, с этикой-эстетикой я разделаюсь. Боязнь эстетики — удел слабых. Так, кажется, у Достоевского. Надо найти форму физическую».

Вот такой «хозяйственный» друг был у Высоцкого. Ну и пусть «мы потеряем его», только «не по-хозяйски» это. И на «этику с эс­тетикой» плевать, хотя прекрасно знал, как Высоцкий относится к предполагаемому вводу. На вопрос «быть или не быть?» Золотухин для себя давно ответил. Еще в 67-м году, когда готовил несостояв­шегося Кузькина, он сам себе дал амбициозную оценку: «Я чувст­вовал и понимал свое положение первого артиста».

В.Смехов: «Однажды (у Любимова) сорвалось: ах, ты (Высоц­кий) не явился вовремя из-за рубежа, опять отмена «Гамлета», опять лихорадка — амба! Срочно ввести нового исполнителя! Ага, один «сачканул», ибо испугался, другой — по-другому, третий согласил­ся. Начались репетиции... И Демидова, и я отказались участвовать: не из-за подвижничества (его не бывает в быту), просто из непри­язни к обреченной и поспешной попытке. Володю не терзала за­висть: у него даже никакого сомнения не было, что Золотухин не допрыгнет до его планки. Это была ревность из-за роли, как из-за любимой женщины, с которой хочет переспать другой. Таков ха­рактер Высоцкого. Того, кто согласился, никак не осудить по зако­ну профессии. Но думаю, что его суд над самим собой и здесь, и в других случаях добровольного двоедушия более тяжек, чем мож­но подозревать...»

14 декабря 1975 года на доске объявлений висел желанный для Золотухина приказ. Никто его не поздравил, не выразил благоже­лательства... Для самого Золотухина этот приказ на долгие годы бу­дет «охранной грамотой»: мол, «не я просился на роль — меня на­значили».

«Самой дорогой реликвией для меня является приказ от 14 де­кабря 1975 года, где предписано к 20 марта 1976 года осуществить мой ввод на роль Гамлета, — напишет он в дневнике 10 апреля 1994 года. — Три подписи — Дупак, Власова, Любимов. Вот, наконец-то, миру ясно, что не Самозванец я с принцем Датским, а на­значенный приказом».

Реакцию Высоцкого на этот приказ вспоминает И.Бортник: «В один прекрасный день идем мы с Володей после утреннего спек­такля по театру, он и говорит: — и подходит к доске приказов. Поворачивается, и шепчет: и идет к ма­шине. И пока ехали мы на Малую Грузинскую, он только эти три слова и повторял...»

К кому были обращены эти ругательства? К главному режис­серу, который назначил второго исполнителя, или к рвущемуся ис­полнять второму исполнителю — Бортник так и не понял. А Высоц­кий со своим гипертрофированным актерским честолюбием просто не мог смириться с тем, что кто-то не понимает, что для него зна­чит эта роль...

В.Смехов: «Володя вернулся, все улеглось. Гамлета никто нико­гда не сыграл, кроме него. Но враждебность его к тому, кто раньше с ним был другом, осталась до конца. Вечная мерзлота на месте люб­ви — это несправедливо, но это повод для размышлений: что же та­кое для Высоцкого играть роль Гамлета? Три поэта вместе, в одном чудесном растворе: Шекспир, Пастернак, Высоцкий...»