Владимир Высоцкий. Человек. Поэт. Актер

Я поля влюбленным постелю,
Пусть поют во сне и наяву!
Я дышу — и, значит, я люблю!
Я люблю — и, значит, я живу!

Здесь утверждение любви возведено в незыблемый философский постулат под стать «Cogito, ergo sum»[4].

В этом томе приведены лишь «серьезные» песни, но, боже мой, сколько их в карнавальных одеждах бродит по другим томам, даже там, например, где Владимир Высоцкий пародирует «блатную» лирику. Но ведь плсни о любви, созданные им, можно встретить и в томе, озаглавленном составителями «О море»: разве история о том, как два мрачных судна, потрепанные жизнью и изъеденные морской солью, невзлюбили друг друга, находясь на ремонте в доке, разве эта история о том, как они глянули один на другого (точнее, на другую) после отдыха и ремонта и увидели неожиданно, сколь каждый из них хорош, — разве это не песня о человеческой любви?

Здесь идет разговор о праценностях, о тех вечных для человечества проблемах, которые тревожили, тревожат и будут тревожить людей на всех континентах и во всех странах. Исконное для человечества стремление к постижению нового, к одолению трудностей, к познанию неизвестного — это такая ценность, значение которой в жизни является не только непреходящим, но и постоянно возрастающим. В развернутом стихотворении «Мой Гамлет» (около 100 строк) прокламируется постоянная погоня за истиной, погоня, которой никогда не суждено прекратиться, потому что абсолютных решений не бывает, потому что движется само время и постоянно усложняет условия задачи.

И еще одна, пожалуй, не менее важная черта его дарования. Выше я говорил уже о спокойной улыбчивости Высоцкого даже в драматических ситуациях как об одной из ипостасей национального характера. Сейчас говорю о его улыбке как о свидетельстве истинной высокой человечности, ибо кто лишен чувства юмора, кто не способен воспринимать смешные стороны мира и самого себя, тот, конечно же, неполноценный человек. А Высоцкий был человеком в полном смысле этого слова, и, даже повествуя о самых уважаемых им категориях, таких, например, как неукротимое стремление всепроникающей мысли ввысь, он мог вдруг широко и открыто улыбнуться — вспомним хотя бы песню о Феде-археологе:

Он древние строения
искал с остервенением
и часто диким голосом кричал,
что есть еще пока тропа,
где встретишь питекантропа,
и в грудь себя при этом ударял.

О великом демократизме его творчества речь уже шла. Но в том контексте, который мы избрали сейчас, эта могучая эстетическая праценность видится по особому. Из глубины веков, подобно реке, издревле движется, постоянно ширясь, несмотря ни на какие потуги власть имущих свести трудовые массы лишь к роли рабов или прислужников, стремление к раскрепощению и равенству людей, «в сторону свободной ассоциации производителей», по словам Карла Маркса. Революционность творчества Максима Горького проявила себя прежде всего в радостном, полнокровном изображении рабочего человека как будущего хозяина мира людей. Казаки Михаила Шолохова, способные и любить, и мыслить, и страдать сильнее и ярче, чем амбициозные представители господствующих классов, составили веху в развитии всего мирового искусства. Разумеется, подобная народность отнюдь не равна простонародности, дело не в изображении «младшего брата», а в изображении всего богатства внутреннего мира человека трудящегося, не отмеченного ни элитарностью происхождения, ни избранностью социального положения. Если демократических героев из театра Высоцкого собрать всех вместе на площади, то какое же пестрое, какое неординарное множество индивидуальностей образуется! Множество, в котором пропойца способен мыслить государственными категориями, обычный тюменский нефтедобытчик — проявлять нравственную стойкость в достижении общенародной цели, а лирический герой Высоцкого, выступающий в десятках разных обличий, расщепляет, подобно ядру атома, самые трудные, самые фундаментальные вопросы жизни и смерти, высвобождая на волю в результате исполинскую, сокрытую энергию, дотоле мирно дремавшую в словесных недрах.

Передо мной лежит алфавитный указатель произведений Владимира Высоцкого: со слова «Я», как подсчитали его составители, начинается много десятков песен, но сделает громадную ошибку тот, кто сочтет, не вникая в тексты, что это песни самоуглубления эгоцентрической личности! Ни в коей мере! Это разговор от имени тех, в кого способен перевоплотиться поэт, это разговор и от собственного имени — от лица человека, который способен жить и воспринимать жизнь, как окружающие его, чей духовный мир — его мир.