Читаем Владимир Высоцкий. Человек. Поэт. Актер полностью

На меня ж парусами махнули.

И погоду и случай

Безбожно кляня,

Мои пасынки кучей

Бросали меня.

Вот со шлюпок два залпа — и ладно! —

От Колумба и от Магеллана.

Я пью пену — волна

Не доходит до рта,

И от палуб до дна

Обнажились борта,

А бока мои грязны —

Таи не таи, —

Так любуйтесь на язвы

И раны мои!

Вот дыра у ребра — это след от ядра,

Вот рубцы от тарана, и даже

Видно шрамы от крючьев — какой-то пират

Мне хребет перебил в абордаже.

Киль — как старый неровный

Гитаровый гриф:

Это брюхо вспорол мне

Коралловый риф.

Задыхаюсь, гнию — так бывает:

И просоленное загнивает.

Ветры кровь мою пьют

И сквозь щели снуют

Прямо с бака на ют, —

Меня ветры добьют.

Я под ними стою

От утра до утра, —

Гвозди в душу мою

Забивают ветра.

И гулякой шальным всё швыряют вверх дном

Эти ветры — незваные гости.

Захлебнуться бы им в моих трюмах вином

Или — с мели сорвать меня в злости!

Я уверовал в это,

Как загнанный зверь,

Но не злобные ветры

Нужны мне теперь.

Мои мачты — как дряблые руки,

Паруса — словно груди старухи.

Будет чудо восьмое —

И добрый прибой

Мое тело омоет

Живою водой,

Моря божья роса

С меня снимет табу —

Вздует мне паруса,

Будто жилы на лбу.

Догоню я своих, догоню и прощу

Позабывшую помнить армаду.

И команду свою я обратно пущу:

Я ведь зла не держу на команду.

Только, кажется, нет

Больше места в строю.

Плохо шутишь, корвет,

Потеснись, — раскрою!

Как же так — я ваш брат,

Я ушел от беды…

Полевее, фрегат, —

Всем нам хватит воды!

До чего ж вы дошли:

Значит, что — мне уйти?!

Если был на мели —

Дальше нету пути?!

Разомкните ряды,

Все же мы — корабли, —

Всем нам хватит воды,

Всем нам хватит земли,

Этой обетованной, желанной —

И колумбовой, и магелланной.

Жанровые зарисовки

ТОТ, КТО РАНЬШЕ С НЕЮ БЫЛ

В тот вечер я не пил, не пел —

Я на нее вовсю глядел,

Как смотрят дети, как смотрят дети.

Но тот, кто раньше с нею был,

Сказал мне, чтоб я уходил,

Сказал мне, чтоб я уходил,

Что мне не светит.

И тот, кто раньше с нею был, —

Он мне грубил, он мне грозил.

А я все помню — я был не пьяный.

Когда ж я уходить решил,

Она сказала: «Не спеши!»

Она сказала: «Не спеши,

Ведь слишком рано!»

Но тот, кто раньше с нею был,

Меня, как видно, не забыл.

И как-то в осень, и как-то в осень —

Иду с дружком, гляжу — стоят.

Они стояли молча в ряд,

Они стояли молча в ряд —

Их было восемь.

Со мною — нож, решил я: что ж,

Меня так просто не возьмешь, —

Держитесь, гады! Держитесь, гады!

К чему задаром пропадать, —

Ударил первым я тогда,

Ударил первым я тогда —

Так было надо.

Но тот, кто раньше с нею был, —

Он эту кашу заварил

Вполне серьезно, вполне серьезно.

Мне кто-то на плечи повис, —

Валюха крикнул: «Берегись!»

Валюха крикнул: «Берегись!» —

Но было поздно.

За восемь бед — один ответ.

В тюрьме есть тоже лазарет, —

Я там валялся, я там валялся.

Врач резал вдоль и поперек,

Он мне сказал: «Держись, браток!»

Он мне сказал: «Держись, браток!» —

И я держался.

Разлука мигом пронеслась,

Она меня не дождалась,

Но я прощаю, ее — прощаю.

Ее, как водится, простил.

Того ж, кто раньше с нею был,

Того, кто раньше с нею был, —

Не извиняю.

Ее, конечно, я простил,

Того ж, кто раньше с нею был,

Того, кто раньше с нею был, —

Я повстречаю!

1962

СМОТРИНЫ

В. Золотухину и Б. Можаеву

Там у соседа — пир горой,

И гость — солидный, налитой,

Ну а хозяйка — хвост трубой —

Идет к подвалам, —

В замок врезаются ключи,

И вынимаются харчи,

И с тягой ладится в печи,

И с поддувалом.

А у меня — сплошные передряги:

То в огороде недород, то скот падет,

То печь чадит от нехорошей тяги,

А то щеку на сторону ведет.

Там у соседа мясо в щах —

На всю деревню хруст в хрящах,

И дочь — невеста, вся в прыщах, —

Дозрела, значит.

Смотрины, стало быть, у них —

На сто рублей гостей одних,

И даже тощенький жених

Поет и скачет.

А у меня цепные псы взбесились —

Средь ночи с лая перешли на вой,

Да на ногах моих мозоли прохудились

От топотни по комнате пустой.

Ох, у соседа быстро пьют!

А что не пить, когда дают?

А что не петь, когда уют

И не накладно?

А тут, вон, баба на сносях,

Гусей некормленных косяк…

Да дело даже не в гусях, —

А все неладно.

Тут у меня постены появились,

Я их гоню и так и сяк — они опять,

Да в неудобном месте чирей вылез —

Пора пахать, а тут — ни сесть, ни встать.

Сосед маленочка прислал —

Он от щедрот меня позвал, —

Ну я, понятно, отказал,

А он — сначала.

Должно, литровую огрел —

Ну и, конечно, подобрел…

И я пошел — попил, поел, —

Не полегчало.

И посредине этого разгула

Я пошептал на ухо жениху-

И жениха как будто ветром сдуло,—

Невеста, вон, рыдает наверху.

Сосед орет, что он — народ,

Что основной закон блюдет:

Что — кто не ест, тот и не пьет, —

И выпил, кстати.

Все сразу повскакали с мест,

Но тут малец с поправкой влез:

«Кто не работает — не ест, —

Ты спутал, батя!»

А я сидел с засаленною трешкой,

Чтоб завтра гнать похмелие мое,

В обнимочку с обшарпанной гармошкой —

Меня и пригласили за нее.

Сосед другую литру съел —

И осовел, и опсовел,

Он захотел, чтоб я попел, —

Зря, что ль, поили?!

Меня схватили за бока

Два здоровенных мужика:

«Играй, паскуда, пой, пока

Не удавили!»

Уже дошло веселие до точки,

Уже невесту тискали тайком —

И я запел про светлые денечки,

«Когда служил на почте ямщиком».

Потом у них была уха

Перейти на страницу:

Похожие книги

Собрание стихотворений, песен и поэм в одном томе
Собрание стихотворений, песен и поэм в одном томе

Роберт Рождественский заявил о себе громко, со всей искренностью обращаясь к своим сверстникам, «парням с поднятыми воротниками», таким же, как и он сам, в шестидесятые годы, когда поэзия вырвалась на площади и стадионы. Поэт «всегда выделялся несдвигаемой верностью однажды принятым ценностям», по словам Л. А. Аннинского. Для поэта Рождественского не существовало преград, он всегда осваивал целую Вселенную, со всей планетой был на «ты», оставаясь при этом мастером, которому помимо словесного точного удара было свойственно органичное стиховое дыхание. В сердцах людей память о Р. Рождественском навсегда будет связана с его пронзительными по чистоте и высоте чувства стихами о любви, но были и «Реквием», и лирика, и пронзительные последние стихи, и, конечно, песни – они звучали по радио, их пела вся страна, они становились лейтмотивом наших любимых картин. В книге наиболее полно представлены стихотворения, песни, поэмы любимого многими поэта.

Роберт Иванович Рождественский , Роберт Рождественский

Поэзия / Лирика / Песенная поэзия / Стихи и поэзия